Онисим для чего-то поправил на лошади сбрую, потом почесал затылок.
— Эка незадача! — смущенно пробормотал он, — и ума не приложу, как оно вышло... Кажись, все правильно ехали...
— Да мы сбились, что ли?
— Должно, барин, сбились!..
Я вылез из возка. Кругом тянулась та же бесконечная, унылая, белая степь, без малейшего признака какого-либо человеческого жилья.
Между тем, короткий зимний день приходил уже к концу, и чувствовалось, что холодная огненная полоска, которая стояла еще на западе, скоро должна поблекнуть и растаять.
Онисим все поправлял сбрую, бормоча что-то про себя и покачивая головою. Лошаденка, вся седая от инея, стояла, тяжело поводя худыми боками, глядела в землю и, видимо, наслаждалась временным покоем.
— Однако, не стоять же тут! — сказал я дрогнувшим голосом, впервые осмыслив весь ужас положения. —Нужно поискать дорогу!..
— Поискать! — уныло протянул Онисим. — А где тут ее будешь искать! Сказано было, от Овечьих камней все прямо — прямо и ехали... Это от курганов все...
Наворотили их тут, дьяволов, на человеческую погибель!.. А теперь влево ли, вправо сворачивать — пойди, угадай... Мы, может, уж с час как без толку кружимся! Аль сами не видите, барин?
Я видел. Однако я попытался еще что-то сделать, решительно куда-то шагнул, тотчас же увяз, выпростал с трудом ноги и вернулся...
А сумерки уже наступили. Синие тени, лежавшие на снегу от курганов, исчезли. Небо словно помутнело и опустилось ниже. И вдруг густыми хлопьями повалил снег.
— Занесет! — мелькнула страшная мысль.
Словно мириады неведомо откуда взявшихся белых птиц разом заполнили весь воздух и, спеша, кружась и толкаясь, бесшумно стали рваться на землю...
— Эко горе! — прошептал Онисим, плотнее нахлобучивая шайку, и взобрался на облучок. — Видно, барин, и впрямь ехать надо... Стоять хуже... Н-ноо!..
Лошадь рванулась.
И опять пошли мы медленно нырять между снежными сугробами.
Сквозь крутящийся снег в наступавшей тьме ничего нельзя было разобрать. Несколько раз казалось нам, будто вдали начинает маячить что-то похожее на строение... Виднелись очертания стены, покосившейся крыши... Вот и дымок, разрываемый в клочья ветром.
Вспыхивала надежда и мы сильнее погоняли лошадь.
Но проходило несколько минут и мы оставляли позади себя маленькую группу кустов на холме, трепавшуюся под ветром.
Лошадь шла все медленнее. Мы подымались на какую-то возвышенность. Я и Онисим выскочили из возка и припряглись к оглоблям. Лошади стало легче.
Теперь курганы остались позади и внизу. Перед нами, насколько глаз мог различить во тьме, тянулась ровная степь. Стало холоднее. Ветер, который почти не чувствовался внизу, между курганами, здесь, на свободе, налетал порывами, свистел и ревел, подымал снег с земли, трепал полы шубы. Он забирался в рукава и от рук холод шел дальше, охватывая грудь и спину. Следы полозьев тотчас же заметало.
— Онисим...
— Ну?..
— Куда же мы, братец, едем?.. Ничего не видать!..
Онисим не ответил. Мы оба старались побороть ужас перед тем, что казалось уже неизбежным...
Прошел час. Измученная лошаденка еле плелась.
Слышалось только ее тяжелое сопенье.
В одном месте возок вдруг сильно накренился на сторону и стал валиться. Под нами оказалась неглубокая, засыпанная снегом яма. Лошадь протяжно и жалобно заржала, потом, упершись передними ногами в край ямы, понатужилась и выскочила вместе с возком...
И вот, сейчас же за этим — помню — родился тот странный звук, который заставил меня и Онисима встрепенуться. Где-то недалеко в снежной пустыне глухо зазвякало...
— Тук-тук-тук!..
Этот звук родился и, казалось, тотчас же вступил в борьбу с ветром и густыми хлопьями снега, которые, налетая на него, словно старались заглушить.
— Тук-тук-тук!..
Похоже было, будто звякал колокольчик с языком, тщательно обмотанным тряпкой, и от этого звук был такой глухой, без звона.
— Онисим! — пробормотал я, боясь еще, что меня обманывает слух. — Ты слышишь?
Онисим слышал. С задрожавшим лицом он молча вскочил на облучок и хлестнул лошадь, что было сил.
— Едут! — торопливо, срывающимся голосом сказал он. — Услышал Господь мою молитву!..
И добавил, разом выдав все, что он пережил и передумал:
— Пропали бы, барин, ни за грош!..
Мы поехали, казалось нам, прямо на звук. Мы ехали, не переставая напряженно вслушиваться. Звук не пропадал. Очевидно, и лошадь слышала и понимала, что в этом звуке все наше спасение и бежала быстрее.
— Тук-тук-тук! — звякало непрерывно справа или слева. Мы не могли точно определить, с какой именно стороны.
— Тук-тук-тук!
Мы ехали уже минуть с десять.
— Онисим... А ведь мы, пожалуй, не так едем!..
Звук не отдалялся и не приближался, словно бы мы не двигались с места. Вероятно, Онисим и сам уж это заметил. Он придержал лошадь.
Ветер по-прежнему свистел и ревел... Летели и летели на землю белые хлопья... Звук вдруг исчез...
Я посмотрел на Онисима. Онисим — на меня.
— Что за притча! — пробормотал он. — Явственно ведь слышалось!..
У обоих у нас мелькнула одна и та же страшная мысль, что мы с самого начала взяли ложное направление и отдалялись от того, к чему хотели приблизиться.
— А то, может, он где-нибудь за курганом, — нерешительно сказал Онисим. — Ветром-то относит, нам и не слыхать... Нужно далее ехать!..
Мы опять двинулись. И только мы двинулись, «тук-тук-тук» таинственно зазвякало в снежной пустыне.
— А что, барин! — радостно вскричал Онисим. — Говорил я... Н-но, милая, пошла!...
Теперь мы ехали, не останавливаясь, может быть, с полчаса. Сначала ехали направо, как я хотел, потом круто свернули влево, как считал правильным Онисим. Звук не пропадал, не отдалялся, но и не приближался.
— Онисим, что же это?
— А кто его знает!..
Это был какой-то кошмар...
Лошадь выбивалась из сил. Мы сделали новую остановку... И тотчас же пожалели, что сделали это...
Нас охватил суеверный страх; звук, который только что был так явственно слышен, словно по волшебству исчез, лишь только лошадь стала.
— Вперед!.. — крикнул я во все горло.
Лошадь рванула и «тук-тук-тук» зазвучало, как прежде.
— Стой!
Звук исчез.
Некоторое время мы оба молчали, напуганные и потрясенные...
— А дело-то, барин, того, — начал, заикаясь, Онисим. — Неладно, говорю, дело-то...
— Что неладно? — сказал я, стараясь удержать челюсти, которые дрожали и прыгали.
— Неспроста это, говорю... Видать, кружит нас она...
— Кто она?..
— Да она... Нечистая сила...
