У Хэрода в бумажнике оставалось почти четыре тысячи долларов – он не любил путешествовать без карманной наличности и никто ему не сказал, что на острове будет нечего покупать, – но, заказывая билет первого класса до Лос-Анджелеса, он воспользовался одной из своих кредитных карточек.
Во время краткого полета до Атланты он дремал, зато в течение более длинного – в Лос-Анджелес – Хэрод понял, что стюардессы, приносившие ему обед и напитки, явно сочли, что он забрел не в свое отделение. Он осмотрел себя, принюхался и понял, почему они могли прийти к такому выводу.
На его светло-коричневый спортивный пиджак от Джордже Армани попало немного пятен чьей-то крови, пролитой накануне ночью, но зато он пропах дымом, моторным маслом и рыбой. Его черная шелковая рубашка вся пропиталась потом, а летние хлопчатобумажные брюки от Серджорджио и мокасины из крокодиловой кожи были погублены окончательно.
И все же Хэрод не мог смириться с тем, что какая-то стюардесса ведет себя с ним подобным образом. Он ведь оплатил обслуживание первого класса, а Тони Хэрод всегда получал то, что оплачивал! Он бросил взгляд на туалетную комнату – она была пуста. Большая часть пассажиров первого класса уже дремали или читали.
Хэрод поймал высокомерный взгляд белокурой стюардессы.
– Мисс? – обратился он к ней.
Когда она подошла ближе, он до мельчайших подробностей разглядел ее крашеные волосы, слой косметики на лице и слегка смазанную тушь. Ее белые зубы тоже были запачканы розовой помадой.
– Да, сэр? – в ее голосе явно звучала снисходительность.
Хэрод смотрел на нее еще несколько секунд.
– Нет, ничего, – сказал он наконец. – Ничего.
***
Хэрод прибыл в Лос-Анджелес рано утром в среду, но ему потребовалось еще три дня, чтобы добраться до дому.
Став вдруг не в меру осторожным, он нанял машину и поехал на пляж Лагуна, где у Тары Истен был загородный дом. Он несколько раз ночевал у нее там в перерывах между ее любовниками. Хэрод знал, что Тара сейчас в Италии на съемках какого-то феминистского вестерна, но ключ по-прежнему на месте – в третьем горшке с рододендронами. Воздух в доме был застоявшийся, и его пришлось как следует проветрить, зато в холодильнике имелся импортный эль, а кровать с водяным матрацем была застлана свежими шелковыми простынями. Большую часть дня Хэрод проспал, вечером посмотрел старые ленты Тары по видео и около полуночи отправился на побережье в китайский ресторан. В четверг он надел темные очки и огромную широкополую шляпу банановой республики, принадлежавшую одному из дружков Тары, и поехал в город поглядеть на свой дом. Казалось, все было в порядке, и все же вечером он снова вернулся в Лагуну.
В четверг газеты на шестой странице опубликовали небольшую заметку о внезапной смерти таинственного миллионера К. Арнольда Барента, скончавшегося от сердечного приступа в своем поместье в Палм-Спрингс. Тело его было кремировано, и европейская ветвь его семейства заказала мемориальную службу в его честь. Четыре ныне здравствующих американских президента выразили свои соболезнования по этому поводу. Далее в заметке бегло перечислялись заслуги Барента в его многолетней благотворительной деятельности и обсуждалось будущее его акционерной империи.
Хэрод покачал головой. Ни слова о яхте, об острове, о Джозефе Кеплере, о преподобном Джимми Уэйне Саттере... Он не сомневался, что их некрологи появятся в ближайшие дни. Кто-то явно пытался все замазать. Огорченные политиканы? Многолетние приспешники этого трио? Какой-нибудь европейский филиал Клуба Островитян? На самом деле Хэроду вовсе не хотелось ничего знать, до тех пор пока это не касалось лично его.
В пятницу он самым тщательным образом осмотрел собственный дом, настолько внимательно, насколько это можно было сделать, не прибегая к помощи полиции. Все вроде бы выглядело нормально, и Хэрод расслабился. Впервые за несколько лет он вдруг почувствовал, что может действовать, не опасаясь обрушить себе на голову горы дерьма в случае неверного шага.
В субботу утром, в самом начале десятого, он подъехал к своему дому, кивнул сатиру, поцеловал испанскую горничную и сказал кухарке, что она может взять выходной сразу после того, как приготовит ему завтрак. Хэрод позвонил домой директору студии, потом Шу Уильямсу, чтобы выяснить, как идут дела с “Торговцем рабынями”, – фильм находился на последних стадиях монтажа: из него вырезали двенадцать минут, когда публика на предварительном просмотре начала скучать. Затем он сделал еще семь-восемь звонков, поставив в известность своих абонентов о том, что он вернулся и работает, и связался со своим адвокатом Томом Мак-Гиром. Хэрод подтвердил, что определенно намерен переехать в старый дом Вилли Бордена, сохранив там службу безопасности. Еще он осведомился, не знает ли Том хороших секретарей. Мак-Гир не мог поверить, что после стольких лет Хэрод решился уволить Марию Чен.
– Даже сообразительные цыпки становятся со временем слишком навязчивыми, – пояснил Хэрод, – Пришлось ее уволить, пока она не начала штопать мои носки и вышивать свои инициалы на моих трусах.
– И куда же она отправилась? – спросил Мак-Гир. – Обратно в Гонконг?
– Откуда мне знать, да и какое мне дело! – оборвал его Хэрод. – Сообщи, если услышишь о ком-нибудь с хорошей головой и навыками стенографии.
Он положил трубку, несколько минут задумчиво посидел в полной тишине и отправился в джакузи.
Хэрод стоял обнаженным под горячим душем и размышлял, не окунуться ли еще в бассейн, потом лег в ванну и чуть было не задремал. Ему казалось, что он слышит на изразцовых плитках шаги Марии Чен, идущей к нему с утренней почтой. Хэрод сел, вынул сигарету из пачки, лежавшей рядом с высоким фужером с водкой, закурил и откинулся к горячей струе воды, расслабляя все свои напряженные мышцы. “Не так уж плохо, когда можно позволить себе думать о другом”, – решил он про себя.
Он снова почти погрузился в сон – сигарета догорала уже у самых пальцев, – когда вдруг из холла донесся четкий стук каблуков.
Хэрод резко открыл глаза, вытащил из воды руки и приготовился встать, если возникнет необходимость. Его оранжевый халат висел на расстоянии шести футов от него.
В первое мгновение он не узнал привлекательную молодую женщину в простом белом платье, которая вошла к нему с почтой, но, вглядевшись в глаза нимфетки на миссионерском личике, пухлую нижнюю губку и походку фотомодели, воскликнул:
– Шейла! Черт побери, как ты меня напугала!
– Я принесла вашу почту, – без всякого выражения сказала Шейла Беррингтон. – Я не знала, что вы являетесь членом Национального Географического общества.
