Обычно он по-английски говорит лучше. Сейчас он снова стал сам собой доволен, а почему — я не знала. Если бы я опустила щиты, чтобы поговорить с ним мысленно, я бы впустила в голову ещё и Ричарда. А этого я не хочу. Так что придётся спросить его позже, или самой догадаться. Как выйдет.
— Я помоюсь быстро, — сказала я, направляясь к дальней двери.
— Если бы в душ шёл он, — Ричард ткнул большим пальцем в сторону Жан-Клода, — я бы не поверил, но тебе верю.
Это замечание заставило меня задуматься, сколько же времени проводил Ричард с Жан-Клодом, когда меня рядом не было. Вслух я этого не сказала — умнею понемногу. Ричарду и так было неловко с Жан-Клодом, и не стоило усугублять.
— Мы будем здесь, когда ты выйдешь, ma petite. Надеюсь, что кровать тоже приведут в порядок.
Он смотрел на кровать с таким выражением лица, будто сомневался, что её можно привести в порядок.
— А почему не пойти к тебе? — спросил Ричард.
— У меня в кровати Ашер. Он сейчас мёртв, а ma petite к этому относится неспокойно. Если он проснётся посреди нашего процесса, Ричард, я думаю, ты тоже отнесёшься неспокойно.
— Неспокойно, — повторил Ричард. — Можно и так назвать.
Голос у него был не очень довольный, и я подумала, был ли какой-нибудь инцидент между ним и Ашером, о котором мне следует знать. Нет, наверное. Не моё дело.
Мне пришлось вернуться к кровати и нашарить кобуру с пистолетом под подушкой. Я помахала кобурой ребятам:
— Не хочется мне, чтобы это спустили в прачечную.
Жан-Клод показал мне рукой на ванную:
— Иди в душ, ma petite, мы будем готовы, если ты не слишком поторопишься.
«Мы», сказал он, будем готовы. Мне что, не хватает этих «мы» в моей жизни?
Я пошла в душ, оставив их обсуждать, выдержит ли кровать и не лучше ли просто снять матрас на пол. Только когда я закрыла за собой дверь, возникла мысль, зачем для этого обязательно нужна кровать. Жан-Клод может питаться от Ричарда, просто посадив его на пол. Или нет? А если это у меня первый за много месяцев шанс коснуться обоих одновременно, то лучше не быть при этом покрытой засохшей слизью. Но когда я отмоюсь, мы все равно сможем сделать это на полу. Кровать нам не нужна.
Я хотела вернуться и сказать им, но не стала. Что бы там ни было, но они оба мужчины, а мужчины лучше себя чувствуют, когда у них есть, что делать. Пусть себе приготовят кровать, простыни, чтобы все было чисто и аккуратно. Тогда не будет этих минут неловкого молчания — то есть я на это надеялась.
Глава пятьдесят седьмая
Когда я вышла из душа, мой чёрный халат висел на двери. Как я не услышала и не увидела? Если Жан-Клод сумел его там повесить, пока я была в душе, а я даже понятия не имела, значит, я слишком сильно закрылась. При таких плотных щитах я теряю возможность восприятия обстановки. Нехорошо.
Я вытерлась, обернула полотенцем волосы и надела халат. Много бы я дала за чистое бельё, да уж ладно — завязала пояс потуже, и халат не распахивался. Тщательно проверила перед зеркалом, что ничего не видно, кроме чуть-чуть груди сверху — вполне прилично. Всю косметику я смыла. Выглядела я бледной и чистой, а с голубым полотенцем на волосах даже слишком бледной, почти болезненно. Тогда я стала полотенце разматывать, зная, что в халате с распущенными волосами выгляжу хорошо, даже с мокрыми. Но остановилась. Во-первых, волосы слишком мокрые, а шёлк не любит, когда он мокрый. Во-вторых, там, в комнате, у меня только один бойфренд, а не два. Я не стану стараться выглядеть как можно лучше, только чтобы Ричард не переживал, что позволяет Жан-Клоду до себя дотронуться.
Посмотрев в зеркало на собственное лицо, на слишком тёмные глаза, я подумала, могу ли я признать хотя бы перед самой собой, что мне по-прежнему не все равно, привлекательна ли я для Ричарда. Да, перед собой могу. Но полотенце на волосах все же оставила.
Когда я вошла, они спорили насчёт свечей. Жан-Клод принёс несколько штук, а Ричард говорил:
— Не нужны нам свечи, Жан-Клод. Ты только будешь пить, ничего больше.
— Поддерживаю Ричарда. Свечи не нужны.
— Вы оба совершенно не романтичны.
— А нам не до романтики, всего лишь вопрос питания, — сказала я.
Ричард показал на меня:
— Видишь, Анита со мной согласна.
— Ещё бы, mon ami.
Голос у Жан-Клода был совсем не расстроенный, а на лице было выражение, как у кошки, наевшейся сливок.
Матрас лежал на полу, покрытый чистыми кроваво-красными простынями. Даже наволочки переменили, и кровать переливалась алым в приглушённом свете. Каркас унесли, что объясняло, почему Ричард снял джинсовую куртку и остался только в зеленой футболке.
— Я не сообразил, какая тёмная у Джейсона комната, — сказал Жан-Клод. — Места для лишних ламп здесь нет, но можно добавить свечей. Я бы предпочёл романтическую причину, но, честно говоря, она чисто практическая. Я люблю, когда светлее.
— Ты — вампир, — возразил Ричард. — Ты в темноте лучше меня видишь.
— Да, но если бы тебе разрешили сколько-нибудь интимно прикоснуться к тому, кто редко это разрешает, ты бы не захотел света, чтобы видно было, что ты делаешь? — Он глянул на Ричарда, потом перевёл взгляд на меня.
Быстро глянул, но Ричард проследил его взгляд, и у него стал такой вид, будто он не знает, куда девать глаза, и потому быстро отвернулся к Жан-Клоду.
— Я что-то здесь упустила? — спросила я. — Или вот-вот упущу?
— Ты очень мало упускаешь, ma petite.
— Хорошо, пусть свечи, — сказал Ричард, не глядя на меня.
Я замотала головой, но вдруг почувствовала лёгкое прикосновение. Знакомое. Я чуть-чуть опустила щиты, и голос Жан-Клода гладил меня как ласковый ветер.
— Неужто для тебя ничего не значит, ma petite, что даже вид твоего халата заставил Ричарда переменить мнение?
Я покачала головой и попыталась ответить так же безмолвно, как он. Это я ещё не очень хорошо умела. Я попыталась послать такую мысль:
— Я в этом халате и полотенце — не слишком серьёзная причина менять мнение.
— Ты все ещё не ценишь себя так, ma petite, как ценим тебя мы.
Опять «мы». Я открыла было рот, чтобы произнести кое-что вслух, но тёплый вихрь энергии пролетел по коже. Я остановилась.
— Разговаривать мысленно, когда кому-то из присутствующих не разрешено вступить в разговор, — сказал Ричард, — так же грубо, как шептаться и тыкать пальцами.
Поспорить с этим я не могла, хотя и хотелось бы.
— Поверь мне, Ричард, это не стоит повторять.
— Я бы предпочёл судить сам.
Я вздохнула, вроде бы уже в тысячный за сегодня раз. Что я себе думала? Надо было сказать Жан-Клоду, что кровать нам не нужна, что Ричард может сесть на пол, а он будет из него пить. Вот и все, и делу конец.
Ричард снял футболку.
— Она слишком светлая, и на ней кровь смотрится как кровь.
Он это сказал вслух, и это было разумно, но я радовалась, что он не смотрел на меня, снимая футболку, потому что видеть его без неё — это произвело на меня обычное действие. Я уже говорила, что в тот день, когда я смогу войти в комнату, и моё тело не отреагирует на Ричарда, вот тогда я и буду знать, что между нами все в прошлом. Но гормоны — жуткие сволочи. Им наплевать, разбито у тебя сердце или нет, им важно, что в комнате — красивый мужчина. Гадство.
Жан-Клод переходил от свечи к свече с длинной зажигалкой. Эти зажигалки на батарейках у меня никогда не работают. Он передвигался легко, другой рукой придерживая рукав, чтобы не попал в пламя.
Ричард сел на угол кровати. Синие джинсы и чёрная полоса ремня отлично смотрелись на фоне красных простыней. Загорелый торс смотрелся ещё лучше, и, как будто услышав мою мысль, Ричард лёг на спину на простыни, опираясь на локти, и переливающаяся алость простынь обрамляла мускулистое тело. На животе виднелись крошечные складки, как у всякого, кто не занимается бодибилдингом, а у Ричарда было много других дел, кроме как без конца изнурять себя упражнениями для пресса. Живот все равно был идеальным и плоским, но это не значит — идеально плоским. Это картинки плоские, а у людей есть закругления, выпуклости и много мест, которые можно ощупывать.
