И все-таки мальчик не мог уравнять эти простые символы с движущейся сложной реальностью своей матери – она олицетворяла его детское представление о вечности. Она уже была на свете, когда Дэнни еще не появился, и будет существовать, когда он снова канет в небытие. Возможность собственной смерти Дэнни мог принять – он уже столкнулся с этим, когда попал в двести семнадцатый.
Но не мамину смерть.
Не папину.
Никогда.
Он начал бороться, и темный коридор заколыхался. Силуэт Тони сделался призрачным, неясным.
– Не надо! – кричал Тони. – Не надо, Дэнни, не делай этого!
– Она не умрет! Нет!
– Тогда ты должен помочь ей, Дэнни… сейчас ты глубоко в собственном сознании. Там, где я. Я – часть тебя, Дэнни.
– Ты – Тони. Ты – не я. Хочу к мамочке… к мамочке…
– Я не приводил тебя сюда, Дэнни. Ты сам пришел. Потому, что знал.
– Нет…
– Ты всегда знал, – продолжил Тони, начиная подходить поближе. В первый раз Тони начал приближаться к нему. – Ты – глубоко внутри себя, там, куда не проникает ничто. Мы здесь одни, Дэнни, ненадолго. Это – «Оверлук», куда никому нет ходу, никогда. Здесь не идут ни одни часы. К ним не подходит ни один ключ и их никогда не завести. Двери никогда не открывались, а в комнатах никогда никто не жил. Но долго оставаться тут ты не можешь. Потому что оно идет.
– Оно… – испуганно прошептал Дэнни. Стоило ему выговорить это, как неравномерный глухой стук сделался словно бы громче, приблизился. Ужас мальчика, всего минуту назад холодный и сдержанный, стал более насущной вещью. Теперь можно было разобрать слова. Хриплое настырное бормотание было только грубой подделкой под папин голос, это шел не папа. Теперь Дэнни понял это. Он знал.
(Ты сам пришел. Потому что знал.)
– Ой, Тони, неужели это папа? – закричал Дэнни. – Папа идет за мной?
Тони не ответил. Но ответ и не требовался. Дэнни знал. Здесь годами тянулся бесконечный, похожий на кошмар, бал-маскарад. Мало-помалу нарастала сила – тайная и негласная, как интерес к банковскому счету. Сила, присутствие, форма – все это были лишь слова, ни одно из них не имело значения. Под множеством масок скрывалось одно существо. Теперь же оно где-то искало Дэнни. Оно пряталось за папиным лицом, оно подражало папиному голосу, оно оделось в папину одежду.
Но это был не папа.
Это был не папа.
– Я должен им помочь! – выкрикнул мальчик.
И тут Тони оказался прямо перед ним, глядеть на него было все равно, что глядеть на самого себя, десятилетнего, отраженного в волшебном зеркале: широко расставленные, очень темные глаза, твердый подбородок, красиво вылепленный рот. Светлые, как у матери, волосы, однако черты лица повторяли отцовские, словно Тони – словно Дэниел Энтони Торранс, которым он станет в один прекрасный день, – был остановкой на полпути от отца к сыну, призраком обоих сразу, их сплавом.
– Ты должен постараться помочь, – сказал Тони. – Но твой отец… теперь он на стороне отеля, Дэнни. Его тянет туда. Ты тоже нужен отелю, потому что он очень жадный.
Тони прошел мимо него в тень.
– Погоди! – крикнул Дэнни. – Я… что я могу…
– Теперь он уже близко, – сказал Тони, не останавливаясь. – Тебе нужно бежать… прятаться… держаться от него подальше. Держись подальше.
– Тони, я не могу!
– Но ты уже начал, – сказал Тони. – Ты вспомнишь, о чем забыл твой отец.
И исчез.
Где-то совсем близко раздался холодно увещевающий голос отца:
– Дэнни? Можешь выходить, док. Чуток нашлепаю, вот и все. Ну же, будь мужчиной, и дело с концом. Она не нужна нам, док. Только ты да я, идет? Когда с этой небольшой… трепкой будет покончено, останемся только мы – ты да я.
Дэнни побежал.
У него за спиной норов этого существа взломал притворную нормальность:
– Иди сюда, говнюк маленький! Сейчас же!
Прочь по длинному коридору, тяжело дыша, хватая ртом воздух. За угол. Вверх по пролету лестницы. Мальчик бежал, а стены, которые простирались так высоко вверх, были такими далекими, поехали вниз; на неясном пятне ковра под ногами проступило знакомое извилистое сплетение вытканных синих и черных линий; двери опять оказались пронумерованными, за ними шли нескончаемые вечеринки, где толпились целые поколения гостей. Воздух вокруг как будто мерцал, эхо вновь и вновь подхватывало удары молотка по стенам. Дэнни словно бы прорывался сквозь тонкую оболочку из утробы сна на ковер, застилающий пол четвертого этажа у дверей президентского люкса; рядом окровавленной грудой лежали тела двух мужчин, одетых в костюмы и узкие галстуки. Пистолетные выстрелы давным-давно лишили их жизни, а теперь они зашевелились перед Дэнни и поднялись на ноги.
Мальчик набрал воздуху, чтобы закричать, но промолчал.
(не настоящие лица! ненастоящие!!!)
Под его взглядом мужчины выцвели, как старые фотографии, и исчезли.
Однако внизу молоток безостановочно лупил по стенам; слабые звуки ударов плыли вверх по шахте лифта и лестничной клетке. Управляющая всем сила «Оверлука» в лице отца Дэнни бродила по второму этаже.
За спиной мальчика с тоненьким скрипом раскрылась дверь.
В коридор высунулся разложившийся труп женщины в сгнившем шелковом платье, пожелтевшие, теряющие плоть пальцы украшали серо-зеленые кольца. По лицу медленно ползали жирные осы.
– Заходи, – прошептала она Дэнни, усмехаясь почерневшими губами. – Заходи, станцуем таааанго…
– Не настоящее лицо! – прошипел он. – Не настоящее!
Она встревоженно попятилась от него и, пока отступала, растаяла и исчезла.
– Где ты? – пронзительно кричало существо, но голос по-прежнему раздавался только в голове у мальчика. Он продолжал слышать, как существо, нацепившее личину Джека, бродит по второму этажу… и еще что-то.
Высокий воющий звук приближающегося мотора.
Тихонько ахнув, Дэнни затаил дыхание. Что это, очередная маска отеля, новая иллюзия? Или это Дик? Ему хотелось – отчаянно хотелось – верить, что это по-настоящему. Что это в самом деле Дик, но мальчик не смел так рисковать.
Он отступил по главному коридору и свернул в боковой проход, шаги шелестели по ворсу ковра. Как и во сне, на Дэнни хмуро смотрели запертые двери, только сейчас он был в реальном мире, где игры доигрывались до конца.
Он свернул направо и попал в тупик, сердце сильно колотилось в груди. По ногам тянуло жаром. Конечно, из печных заслонок. Должно быть, сегодня – день, когда папа прогревает западное крыло и
(ты вспомнишь, что забыл твой отец.)
