«Он ухмылялся», — сказала миссис Тремонт. — Такое ужасное лицо, я в жизни так не пугалась. А с тех пор, как всего в миле от моего дома на Тэггарт-Стрим-роуд убили ту семью, я живу в постоянном страхе».
Миссис Тремонт имела в виду семью Дэниела Холлоуэя, которая исчезла из своего дома в Иерусалимовом Уделе неделей раньше. По сообщениям полиции, связь между происшествиями расследуется, но…
2
Высокий мужчина с мальчиком прибыли в Портленд в середине сентября и на три недели остановились в местной гостинице. К жаре они привыкли, но после сухого климата Лос-Сапатос сочли высокую влажность действующей на нервы. Оба много плавали в бассейне и много наблюдали за небом. Мужчина каждый день покупал портлендскую «Пресс-Герольд» — теперь газета была свежей, не отмеченной ни временем, ни собачьей мочой. Он прочитывал прогноз погоды и искал заметки, которые бы касались Иерусалимова Удела. На девятый день их пребывания в Портленде в Фолмуте исчез какой-то мужчина. Его собаку нашли во дворе мертвой. Случаем занялась полиция.
Шестого октября поднявшийся ни свет ни заря мужчина стоял во дворе мотеля. Почти все туристы уже разъехались по своим Нью-Йоркам, Нью-Джерси и Флоридам, Онтарио и Нова-Скотиям, по Пеннсильваниям и Калифорниям. После них остался мусор, их отпускные да местные жители — наслаждаться самым прекрасным в штате временем года.
Этим утром в воздухе появилось что-то новое. С шоссе меньше несло выхлопными газами. Горизонт очистился от дымки, а рекламный щит в поле через дорогу уже не стоял по колено в молочном тумане. Утреннее небо было очень ясным, воздух — холодным. Судя по всему, ночью бабье лето ушло из этих мест.
Из отеля вышел мальчик и стал рядом. Мужчина сказал:
— Сегодня.
3
До поворота на Салимов Удел они добрались почти в полдень, и Бен с болью припомнил тот день, когда явился сюда, намереваясь изгнать всех преследовавших его демонов, не сомневаясь в успехе. Тот день был теплее, западный ветер дул не так сильно, а бабье лето только начиналось. Бен вспомнил двух мальчишек с удочками. Сегодня небо было синее, холоднее.
Приемник объявил, что индекс пожароопасности — 5, второе по величине значение. С первой недели сентября в южной части Мэна не было сколько-нибудь значительного дождя. Диктор посоветовал водителям потушить сигареты, а потом пустил запись песенки про субъекта, собравшегося от любви спрыгнуть с водонапорной башни.
Они проехали по дороге № 12 мимо щита «ЭЛКС» и оказались на Джойнтер-авеню. Бен сразу заметил, что мигалка не горит. Теперь предупредительные огни стали не нужны.
Потом они очутились в черте города. Они ехали медленно, и Бен почувствовал прежний страх, одевший его, как найденная на чердаке старая куртка, которая стала тесной, но еще пригодна для носки. Марк оцепенело сидел рядом, держа склянку со святой водой, привезенную из Лос-Сапатос. Ее им подарил на прощанье отец Гракон.
Со страхом пришли воспоминания, буквально разрывающие сердце.
«Всякая всячина Спенсера» превратилась во «Всякую всячину Ля Вердье», но лучше не стало — голые грязные закрытые окна, вывеска автобусной станции «Грейхаунд» исчезла. В витрине кафе «Экселлент» криво висело объявление «Продается», а все табуретки возле стойки вырвали с корнем и перевезли в какую-то более процветающую закусочную. В конце улицы над бывшей прачечной все еще висела вывеска «Барлоу и Стрейкер», только теперь позолоченные буквы пошли пятнами и глядели на безлюдные тротуары. Витрина пустовала, декоративный ковер запылился. Вен подумал: а что, Майк Райерсон так и лежит в ящике на задах магазина? От этой мысли во рту у него пересохло.
На перекрестке Бен сбавил скорость. Отсюда был виден дом Нортонов на вершине холма. И перед ним, и на заднем дворе, где когда-то стояла жаровня Билла Нортона, разрослась длинная, теперь уже желтая трава. Некоторые окна были выбиты.
Проехав чуть дальше, он притормозил у края тротуара и заглянул в парк. Над похожими на джунгли зарослями кустов и травы главенствовал Военный мемориал. Обмелевший пруд задушили летние водоросли. Со скамеек лохмотьями слезала зеленая краска. Цепи качелей заржавели, и вздумай кто-нибудь покачаться, они своим противным скрипом испортили бы все удовольствие. Перевернутая горка лежала, как дохлая антилопа, выставив окоченевшие ножки, а из угла песочницы торчала свесившаяся в траву ручонка забытой кем-то из детей куклы Энди-Оборвашки. Пуговичные кукольные глаза, казалось, отражают тупой ужас, как будто за долгое время, проведенное в песочнице, они перевидали все тайны мрака. Может, так оно и было.
Бен поднял взгляд и увидел дом Марстена. Ставни по-прежнему были закрыты. Дом смотрел вниз на город с шаткой угрозой. Сейчас он не представлял опасности, но после заката?..
Дожди должны были смыть тот кусочек Святого причастия, которым Каллахэн запечатал двери. Пожелай Нежить, и дом — их святыня, маяк тьмы, возвышающийся над смертоносным городом, которого чураются — мог снова принадлежать ей. «Интересно, они действительно собираются там? — подумал Бен. — Бродят, мертвенно-бледные, по темным коридорам и устраивают свои пиршества, извращенные службы Творцу своего Творца?»
Похолодев, он отвел взгляд.
Марк смотрел на дома. Занавески почти везде были задернуты, кое-где незашторенные окна глядели в пустые комнаты. Уж лучше честно закрытые, подумалось Бену. А эти, казалось, смотрят на незваных гостей пустым неподвижным взглядом умственно неполноценных.
— Они там, в домах, — с трудом проговорил Марк. — Вот в эту минуту они там, в каждом доме. За занавесками. В кроватях, шкафах, подвалах. Под полами. Прячутся.
— Не переживай так, — сказал Бен.
Оставшийся за спиной поселок ушел под уклон. Бен свернул на Брукс-роуд, и они проехали мимо дома Марстена — ставни по-прежнему висели косо, вместо газона — сложная путаница ведьминой травы и золотарника высотой до колен.
Вдруг Марк куда-то ткнул пальцем. Бен посмотрел туда: в траве была вытоптана тропинка, вытоптана добела. Она пересекала газон от дороги к крыльцу. Потом они миновали дом Марстена, и у Бена перестало щемить в груди. Они не побоялись встретить самое худшее, и оно осталось позади.
Бен остановил машину в дальнем конце Бернс-роуд, неподалеку от кладбища Хармони-Хилл, они вышли и углубились в лес. Под ногами громко, сухо хрустел подлесок. Можжевеловые ягоды напитали воздух резким запахом джина, пели поздние цикады. Бен с Марком вышли на маленький, похожий на холмик земляной выступ, который смотрел вниз на лесную просеку, где в ветреной прохладе дня мерцала линия электропередачи. Кое-где деревья уже начали менять цвет.
