Резкая боль — меня дернули за волосы, холодный воздух ударил в лицо, я ахнула.
— Рэйчел! — вопило визгливое сияние. Хотелось от него отмахнуться, но невозможно было шевельнуть рукой.
Я была по-прежнему в воде, но звезды играли в прятки в нависших над головой листьях. Одна из них двигалась. И ругалась, как сапожник, посыпая мне лицо сиянием. Ничего не понимая, я почувствовала, как скребет земля по спине. Вода захлестывала ноги, но кто-то что-то шептал мне на ухо, укрывая меня чем-то тяжелым и мокрым.
— Я не думаю, что могу понять, — говорил этот голос. — Сейчас не так холодно, и она вполне искусный пловец. Не хуже всякого другого.
— Она к холоду чувствительна, дубина! — ответила ему звезда, опускаясь ближе, и снова закрылись щелочки моих глаз. — Ты ее убьешь! Смотри, она посинела. Снова посинела, блин!
— Она оправится, — возразил низкий голос, и что-то холодное передвинуло мне голову, дыхание коснулось щеки. — Перестань вести себя как старуха. Мы видали и похуже. Рэйчел? Открой глаза!
Если бы я могла. Голова болталась — я почувствовала, что меня поднимают.
— Чувствительна к холоду, — прошептал он. — Откуда это можно было знать? Она с виду здоровая, как пахотный конь.
Пахотный конь, подумала я сквозь туман. Меня передвинули.
— Она поправится, — сказал тот же голос, но на этот раз в нем слышалась тревога.
— С чего это? Потому что ты думаешь, будто ее любишь?
Это снова говорила моя звезда, моя счастливая звезда, и она висела надо мной, бросая свет налицо этого мужчины. С него капала вода, с искаженного тревогой лица, а черные волосы прилипли к щекам.
— Не надо было мне, — сказал он звезде. И звезда слегка потускнела.
— А ты все равно лезешь. Ты ее убьешь. Разобьешь ей сердце, она станет неаккуратной — и погибнет.
На этом слове Пирс споткнулся, и я потеряла нить событий. Мое существование превратилось в спутанную вереницу движения и остановок. В какой-то момент я почувствовала под собой почву, и пахло землей, а потом — ничего. Пока я не поняла, что уже никуда не двигаюсь. Тогда я очнулась.
Было тихо. Уже какое-то время было тихо, поняла я, чувствуя, как льется сквозь меня приятное тепло. И это было неправильно. Я пережила гипотермию, сейчас меня должно было трясти от холода, а этого не было. Сильно пахло рекой, мокрой кожей и… красным деревом.
У меня открылись глаза.
Я лежала на боку на земляном полу, передо мной ближе вытянутой руки поднималась глинобитная стена, переходящая в такой же потолок на высоте всего четырех футов. Небольшой шарик зеленоватого света в деревянном подобии фонаря в углу возле моих ног. Старом и пыльном. Меня укрывает кусачее шерстяное одеяло — и мужская рука.
Черт!..
Пульс участился, но я не шевельнулась. Пирс лежал, прижимаясь к моей спине — вот почему было так тепло сзади. Я этого приятного чужого тепла рядом не ощущала со времен Маршала, и мне его не хватало. Осторожно, стараясь не двигать головой, я посмотрела на эту руку, просвечивающую через тонкую белую рубашку. Красивая рука, отлично улегшаяся мне на талию, чтобы не давить. Тихое дыхание сказало мне, что он еще спит. Почему он улегся рядом со мной — было очевидно. Холод реки чуть не убил меня, и другого способа согреть не было. Это, значит, и есть его нора в земле. И действительно пора. Безопасная нора?
Я не шевелилась. Мне хотелось сделать вид, будто я имею право наслаждаться ощущением чужой близости, радостью быть вместе, доверием. Мне было восхитительно тепло, почти как в лей-линии, и я не могла сдержать счастливый вздох.
— Слава твердой земле! — воскликнул Пирс, отстраняясь от меня. — Ты очнулась!
Тепло как отрезало. Я почувствовала скачок энергии в теле, отсутствие того, что было только что текущей через меня лей-линией. Послышался скребущий шум, и у меня похолодела спина, когда фонарь Пирса вспыхнул с тревожной яркостью. Я села, схватив одеяло, и отодвинулась к дальней стене тесной подземной камеры, уставилась на Пирса при зеленом свете.
Это была линия! Он тянул линию через меня? Пока я была без сознания? Не протяжкой энергии занимался, потому что ци у меня оказалось пустым, но что-то подобное? Да как он смел!
Голова сидящего Пирса не доставала до потолка на фут, спиной он прислонился к противоположной стене, одна нога согнута в колене, другая выставлена вперед. Он был закутан, но одет почти ни во что — плащ и костюм висели на вбитых в стену крючках, и под ними натекла лужа грязи. Белая рубашка и штаны того же цвета закрывали почти всю его кожу, но контуры тела были видны отлично.
— Прости, — сказал он. Лицо его было тревожно, он смотрел большими глазами. — Я не воспользовался твоей беспомощностью, Рэйчел. Ты замерзла, я пытался тебя согреть. Я не тянул энергию.
— Ты тянул через меня линию! — разозлилась я. — Я ж, блин, валялась без сознания! Какого черта ты себе вообразил?
Да, конечно, я умирала от холода, но я даже не знала, что он со мной делал. Очень похоже на то, что делает колдун или ведьма с фамилиаром.
Пирс поднял глаза к потолку. Сейчас, когда свет стал ярче, я видела, что дощатый потолок очень стар — через него проросли корни.
— Это не была протяжка энергии. Возьми тоном ниже, пожалуйста.
— И не подумаю! — меня начало трясти. — Я тебе не фамилиар, блин! Попробуй только еще раз тянуть через меня линию, и я… я… я на тебя в суд подам!
Он поджал губы и нахмурился. Когда он пошевелился, будто хотел придвинуться, я выбросила вперед руку — и он качнулся назад.
— Ты имеешь право кривиться, но я бы скорее умер, чем оскорбил твою честь. Я не тянул через тебя линию, я просто включил тебя в мое общение с нею. Погружать тебя в воду было ошибкой. Я не знал, что ты столь подвержена холоду. И говори тише, пожалуйста. В лесу собаки.
При последнем слове я резко подняла глаза к потолку. Меня проняло страхом, перехватило дыхание — я вспомнила, как за мной гнались гончие Трента, и воспоминание это мощно затронуло гулко зазвучавшую струну. Собаки. В лесу собаки. Те же, что когда-то пробовали мой запах. Те, кто гнал меня через красивые, безмолвные, смертоносные Трентовы леса.
На миг у меня перехватило дыхание от этой памяти: боль разрывает легкие, израненные ноги налились свинцом, я хлюпаю по воде, мешающей идти, грязь мешается со слезами, воздух со свистом входит в грудь. Никогда не было за мной такой охоты: звери, у которых единственное желание — моя смерть. Разорвать мне брюхо и сунуть нос в теплые внутренности. И вот сейчас я в норе, беспомощная.
Боже мой! Надо отсюда выбраться!
— Рэйчел, все в порядке, — шептал Пирс, неуклюже подвигаясь ко мне по земляному полу, болтая пятками в воздухе. — Пожалуйста, успокойся. Ничего страшного. Есть отдушина для воздуха, его хватает. И стены прочные.
