где и как именно выглядит «живой холод» — она познала и «знала» наверняка; и не в сравнении же всё и с этим «мёртвым теплом»: ведь и что «мертво»… умереть — может; «телесно». Раз — и навсегда! Заметно… Но и так же уже — не «страшно»! И, посидев так ещё с пару минут, отдав уважение прожитым отцовским годам и почесть материнской… «вечности», про себя понадеясь «Всё-таки — и не устремлённой в бесконечность», она встаёт, мельком отряхивается, параллельно ещё и осматриваясь, не забыла ли чего, поднимает с земли сумку и, так же неслышно, как и пришла, прикрыв за собой дверцу-калитку оградки со скрипом, запомнив про себя в следующий раз взять ацетон или спирт с мягкими и металлическими губками, чтобы счистить старую облупившуюся краску, кисти и новую же краску с маслянистой смазкой, пошла по землянисто-травяной дорожке к своей машине. А достигнув её и убрав вещи в багажник, садится за руль, сразу же пристёгиваясь, и переводит свой слегка мутный взгляд на такую же почти, как она, сидящую справа, только и чуть постарше: хоть и ей же самой — от силы лет восемнадцать, когда и «на лицо» же — еле-еле тринадцать; без косметики, пусть и с паспортом, как и правами! И, пока они едут, «пассажирка» — будто и рассказывает ей уже и «свою историю»: как и делала та же всё, до и без неё, чуть ранее. Ну а когда обе уже доезжают до своего детдома, где и большую же часть времени была и провела лишь «одна из них», она и выходит одна, изъяв ключи из зажигания и закрыв машину, какое-то время затем идя размеренно и почти тихо по камню и гальке ко входу в одиночестве, а когда всё же переходит на бег и прямо-таки летит в объятия своей воспитательницы: она — уже взрослая… затем — ещё «маленькая», снова — «взрослая» и… По факту — не было же с ней никого в машине и… «снаружи»! Да и женщина сама же меняется — вместе с ней, вот и только уже за счёт совмещения в себе двух её же родителей: как сначала — отец, после — «мать» и… снова — «отец»; его же всё-таки помнит и благодарит — чуть больше! И пусть и не теми же прям, как и прямыми и лично, самыми словами. И всё же!.. Он же её фактически и «сделал», как физически, так и морально, просто — желая её появления: когда же и мать изначально и после продолжительной послеродовой депрессии — сначала хотела выбросить её одну, потом выброситься вместе с ней, а затем… начала «принимать»; «слабость» же — только «сила» берёт; да так и не выбралась. Да ещё и его за собой потащила — по «слабости» же!.. Забывая, а там даже и не «помня» о том, что: в паре — всегда должен быть кто-то трезвый, так или иначе и более-менее, в сравнении и рядом; либо — не быть обоим вместе и совсем! И он — не бросил… её. Любил же! Любил и… Не смог. Правда, и чуть меньше!.. Поэтому-то — и дочь отнёс сам в приют. Успел!.. Спасти: себя в ней, как прошлое; её же саму в ней, как настоящее; и её же новую, «хорошую» жизнь, как будущее. Хоть и пусть уже и не своё же — в ней!.. Что она уже потом, почти и при выпуске, узнала… Как и то, что оба «вроде как» — сгорели при пожаре: где и именно он — пролил свой алкоголь, обронив затем ещё и её пепельницу, при своём же параллельно падении на пол, не уйдя раньше — от инфаркта и тут же инсульта; вот уж, правда, «иронично-символичная ничья» — между разумом и сердцем; а не она — обронила, не затушив, свой косяк, уснув! Хотя бы — не мучился!.. А она… То ли и «с первыми же петухами», криками и визгами, «упорхнула». То ли и в процессе… Останков — так не нашли. А «осадочек» — остался. И понимайте — как хотите!.. Дочь же их, наконец, лишь сейчас — смогла до конца расставить все точки над ни́ми: простив его — с миром; и отпустив её — по миру. По завету всё и его-её же замены — её: «Второй па-ма». Чтобы и, в первую же очередь, проще и легче, «правильней» — стало самой ей: быть «здесь и сейчас», жить «дальше и… без оглядки»; по крайней мере — не оглядываясь… уж и слишком часто!
Апрель
(Cover — Мари Краймбрери)
Съёмка ведётся — с «ручной» камеры, в «ретроспективе»… и почти самого низа. Чуть «дрожа»: и не только — от самой носки на руке и движения в процессе! В кадре же меж тем — «быт» двух людей, «взрослой» части семьи, что: завтракают, обедают с перебивками на работу, ужинают; не забывая — и о прогулке перед сном, чтении, просмотре фильма или сериала вместе… И всё — будто то же самое: и каждый же раз-день — по новой!.. Вот только и уже затем — куда хуже: за завтраком, вместо разговором и общения, «диалоги» и сами соц. сети, за обедом — выяснение отношений, а на ужин — «разбор полётов»; и где камера уже не просто «дрожит», а «нереально» дрожит: ходит и буквально же «ходуном»!.. Так ещё — и объектив «потеет». Кадр — «смазывается»!.. Или и вовсе же — не имеется: будучи либо — из-за двери и в щель, либо — из-под стола; где и «её» же потом обнаруживают — и «съёмка» резко обрывается-заканчивается!.. Где-то — пара приходит к чему-то общему, «компромиссу», мирится: и камера — «успокаивается». Где-то — продолжается бойкот-игнор: и камера — ещё пуще, больше дрожит, чем «пишет». А где-то — точно и не «понимает», что произошло: пока не слышит крик из коридора, после выброшенных в чемодане, а частью и отдельно в окно — вещей!.. А затем — «заходит» к «папе» или «маме» в комнату и, подлезая под одеяло, руку, «потеет» ещё сильнее, как и «родной её человек», тот или иной, напротив!.. И только же тогда «расслабляется», когда после «Закрой глаза — ненадолго» чувствует, как скрипят под пере- и смещающимся весом тела пружины матраса и, слыша затем «Можно!», открывает глаза, видя кусочек
