Просвиркин оглядел пол подле дивана; пистолета не было. После стал шарить по брюкам. Но не брюки были на нем, а хлопчатобумажное синее трико. Одежда была домашняя. Ни о какой кобуре с пистолетом и речи быть не могло. Иннокентий Алексеевич побледнел, и темные мыслишки о поехавшей раньше времени крыше закопошились в мозгу. Пистолет был? Был. Просвиркин даже чувствовал запах пороху в комнате и не понимал, как не чувствует этого Клавдия Ильинична.
Семечкина решила скандала не затевать, выпроводила Иннокентия Алексеевича, предупредив при этом, чтобы он и не думал скармливать своей супруге эти басни.
—Что же мне сказать?
—Придумаешь,— усмехнулась Клавдия Ильинична,— вон какую историю сочинил— заслушаешься.
—Я..,— заикнулся было Иннокентий Алексеевич, но дверь у него перед носом захлопнулась, оставив его наедине со своими мыслями.
Захлопнув за капитаном дверь, Семечкина сняла с себя верхнюю одежду.
В четверть девятого вечера в квартире № 46 зазвенел дурным голосом звонок над входной дверью. Звонил вернувшийся с пятого этажа капитан милиции. Он долго спускался по лестнице и изобретал объяснение для своей благоверной. Суперубедительная ложь, которую он, так сказать, сфабриковал, была плодом работы его блестящего мозга. Дверь отворилась, и два «волчьих» глаза уставились на Просвиркина. Очи Ирины Александровны метали молнии.
—Ты ждешь моей смерти?!!— голос ее повысился сразу на три тона. Просвиркину подумалось, что никакая, даже самая гениальная правдоподобная ложь не спасет его от надвигающегося урагана. Чтобы соседи поменьше услышали, он поспешно закрыл входную дверь. Однако у жены его резко переменилось настроение, и она ушла в зал, не вступая боле ни в какие пререкания с мужем. Пораженный Иннокентий Алексеевич только рот раскрыл; он не верил, что жена его могла замолчать в такой момент.
Капитан спешно прошел в спальню и выдвинул ящик стола. Пистолет лежал там в кобуре. Он трясущимися руками достал оружие, вынул из него обойму и выпотрошил ее.
Двух патронов не хватало, а от дула тянулся еле уловимый запах пороху.
* * *
Было около девяти часов вечера, когда Семечкина готовила на кухне ужин. Она почистила картошку и поставила ее в маленькой кастрюльке на огонь. Ей не хотелось изобретать что-либо получше, она желала только поесть. Посолив воду с картошкой, Клавдия Ильинична ушла в спальню переодеться. Там она причесалась, надела халат, и в это время на кухне закипела вода. Вслед за сим раздался подозрительный звон посуды. Семечкина быстро преодолела небольшой коридор и застыла на пороге кухне в безмолвном изумлении, широко раскрыв глаза. Потом Семечкина закрыла их и открыла вновь.
А возле плиты происходило следующее: невесть откуда взявшаяся девица с черными коротко стрижеными волосами хозяйничала с ложкой в руках. Семечкина сразу же разглядела, что девица была необычно бледна, имела небесно-голубые глаза и красные губы. И еще, что одета эта девица была в срамного вида купальник, а на плечи наброшен прозрачный пеньюар. Вела себя девица так, будто являлась здесь хозяйкой.
—Вы кто?— удивление Семечкиной стало перерастать в раздражение (что вполне объясняется чрезмерной усталостью).
—Кухарка,— невозмутимым тоном ответила девица. И прибавила: —Вельда фон Шварц. Что угодно, мадам?
Семечкина хотела сказать что-то еще, но вдруг из зала раздался носовой голос:
—Вельда! Какого черта! Долго мне еще ждать?! Где мое мясо?
Семечкина совсем растерялась. Она ринулась в большую комнату, увидев что там делается, зашаталась и, чтобы не упасть, ухватилась за косяк. И надо сказать, было от чего. То, что творилось в зале не шло ни в какое сравнение с кухней. Столь знакомая комната стала вдруг чужой. Хотя, приглядевшись немного, можно было понять, что комната осталась той же, ежели не считать множества вещей, которые появились здесь. Стол остался в центре комнаты и был накрыт красной бархатной материей, которую Клавдия Ильинична никогда не покупала. Да что там,— она такую и в глаза не видела. Электрический свет был погашен; комната освещалась свечами, правда, от чего она только выиграла. На столе стоял золотой канделябр с семью горящими свечами. Вокруг семисвечия в беспорядке было расставлено множество пузатых бутылок и с полдюжины из цветного стекла бокалов. И буфет никуда не делся, но на полках его вместо фарфора и старого хрусталя находились куда более старые толстые книги. Не вдаваясь боле в подробности, скажем, что комната имела тот же вид, что удивил Просвиркина.
Во главе стола, восседая на стуле с высокой спинкой, курил толстенную сигару неизвестный Семечкиной гражданин, имевший малюсенькие колючие зеленые глазки, огромных размеров рот, волосы цвета свежей ржавчины и длинный шрам на запястье правой руки. Одним словом, Семечкина увидела Виконта.
—Извините,— услышала Клавдия Ильинична сзади голос кухарки и посторонилась.
Вельда внесла здоровый золотой поднос с дымящимся обложенным лимонными дольками мясом. Надо ли говорить, что такого подноса Семечкина не имела?
Видимо запах мяса был на столько соблазнительным, что в животе у Семечкиной шумно заворчало.
—Извините,— сказал гнусаво сидевший за столом,— прошу простить меня покорнейше, Клавдия Ильинична. Садитесь, пожалуйста.— И рыжий, встав из-за стола, собственноручно отодвинул стул напротив себя. Семечкина села, и, прежде чем успела открыть рот с целью задать несколько вопросов, Виконт насадил за золотую вилку маленький кусочек ароматного мяса и протянул со словами:
—Пожалуйста.
—Благодарю,— Клавдия Ильинична приняла вилку, положила мясо в рот и просто забыла обо всём. Мясо было необычайно вкусно и столь искусно приготовлено, что все вопросы, которые хотела задать Семечкина, вдруг отступили на второй план.
Виконт перегнулся со своего места и распечатал бутылку, сломав сургуч на горлышке. Налив Семечкиной и себе, произнес тост:
—За встречу.
Он поднял бокал, то же сделала и женщина. Они чокнулись и сделали по глотку.
Клавдия Ильинична рассматривала Виконта с явным любопытством. Тот перед нею предстал в красной рубахе с коротким рукавом. Кроме всего прочего Виконт довольно часто чесал правой рукой шею в месте, где имелся шрам. Во время поглощения пищи ей также удалось как следует рассмотреть комнату. Очень удивляло то, что в столь короткий срок произошло так много изменений. Но нельзя было отрицать очевидного: здесь стало намного уютнее.
Насытившись, рыжий откинулся на спинку стула и затянулся сигарой. Вошла Вельда, убрала грязную посуду и бокалы. Потом внесла на золотом подносе маленькие чашечки на блюдечках с черным напитком, произнеся при этом:
