В захламленной квартире старого Беннингтона мисс Адди отпрянула от окна и принялась метаться по комнате, пытаясь придумать, что делать дальше. Потом она позвала сестру.
– Подожди, я переоденусь, сестрица!
Спустя пару минут она показалась в старой ночнушке и фартуке.
– Пора.
Мисс Лилиан принесла из кухни пятнистого кота по имени Феликс, который был плохим мышеловом – какой стыд! Он безвольно висел в ее руках, напившись сливок с опиумом. Старуха положила его на стол, застеленный газетами. Напевая что-то, мисс Адди полезла в ящик и достала кинжал, очень старый и не менее острый.
– Какая милая песня, сестра. Как она называется? – спросила Лилиан.
– Я услышала ее по радио. Ее исполняла певица с сопрано, но ее голос мне не понравился. Слишком пронзительно.
– Часто проблема именно в этом, – поддержала ее Лилиан. – Мы готовы?
– Время настало, – сказала мисс Адди. Мисс Лилиан крепко схватила Феликса. Его маленькое сердечко забилось сильнее, он попытался высвободиться, но был слишком одурманен.
– Скоро все пройдет, котик, – успокоила его мисс Лилиан. Закрыв глаза, она заговорила длинными путаными фразами, старыми, как время, а мисс Адди вонзила кинжал коту в брюхо и сделала нужный надрез. Кот замер. Она сунула руку в брюшную полость животного и достала его внутренности, вывалив их в миску. Немного крови попало на фартук, и она радовалась, что не поленилась переодеться. Нахмурившись, она смотрела в миску. Лилиан оставила окровавленное тельце кота и подошла к ней.
– Что там, сестра?
– Они уже идут, – сказала мисс Адди. – Ах, дорогая сестра, они идут.
* * *
В тишине музея Уилл одиноко сидел за столом, единственной компанией ему была зеленая настольная лампа. До этого он успел заметить простенький седан, припаркованный через улицу, и сидевших в нем двух мужчин в строгих темных костюмах, которые вели слежку. Один из них грыз орешки из бумажного пакетика, а шелуху выбрасывал в окно. Уилл закрыл музей и, беззаботно насвистывая, сходил к ближайшему автомату за кофе и сандвичем, к которым едва притронулся. Только увидев, как седан уехал, он вернулся в музей и нахмурился, когда заметил, что тоненький кусок целлофана, оставленный им в дверном проеме, был разорван. Уилл провел медленный и тщательный обход всего здания, осмотрел каждую комнату. После инвентаризации он убедился в том, что ничего не пропало. Пока. Это была просто безобидная проверка.
Вытянув шею, Уилл посмотрел на фреску на потолке, где ангелы и демоны замерли над холмами, равнинами, индейцами, патриотами, первопроходцами и иммигрантами Нового мира. Потом при мягком свете зеленой лампы он прошел к дальней полке и взял толстенный том Декларации независимости в кожаном переплете. Из ее страниц он достал старый выцветший конверт с печатью в верхнем правом углу:
ФЕДЕРАЛЬНОЕ МИНИСТЕРСТВО ПО РАБОТЕ С ПАРАНОРМАЛЬНЫМИ ЯВЛЕНИЯМИ, 1917
Он открыл файл на первой странице.
Конфиденциальный меморандум для Уильяма Фицджеральда, Джейкоба Марлоу, Ротке Вассерман, Маргарет Уолкер.
Совершенно секретно.
«Проект Буффало»
Уилл сел за стол и перечитал весь файл от начала до конца. Закончив, он откинулся на спинку стула и уставился в никуда.
Уилл просидел так очень долго.
Глава 64
Человек в цилиндре
Земля была настоящим даром, идеей свободы, выстраданной из всеобщего устремления беспокойной нации, склонной мечтать. Каждый камешек, каждый приток реки, восход и закат казались прекрасным приобретением и гарантией еще большего счастья. Земля процветала. Реки несли свои чистые воды. Багряные пики увенчивали сочные зеленые равнины. Рощи вязов и дубов, могучих лесов и хвойных боров пели от ветра на холмах, плавно изгибавшихся к полянам. Вдоль дорог высились телефонные столбы, их провода растягивались над полями, тонкими орудиями связи. Хлипкие живые изгороди из кустистого орешника, ограждавшие фермы, изгибались вокруг красных бараков и ветряных мельниц. Кукуруза слегка шелестела на теплом ветру.
В городах вдоль главных улиц выстроились церковные колокольни, парикмахерские, палатки с мороженым, уличные площадки, лавки мясника, пекарни, свечные мастерские, поляны с газоном, идеальным для пикников. На дальних окраинах городов высились изгибы мостов, красиво отражавшихся в водах рек, изобилующих рыбой, что может сгодиться и на стол королю. В зеленых поместьях трудолюбивые женские пальцы возились с иголкой, вышивая ДОМ, МИЛЫЙ ДОМ или БОЖЕ, БЛАГОСЛОВИ АМЕРИКУ. Мужья обмахивались сложенными газетами, споря о том, был ли каждый человек создан по образу и подобию творца, заведен, как игрушка, волшебным ключиком и отправлен играть свою роль в хитросплетениях таинственных судеб, где все тем не менее было предрешено; или же он выполз из болота и грязи в тропических джунглях и дикие звери были ему братьями, естественный эксперимент в мире свободного выбора и любых вероятностей. Они не приходили к вердикту.
Дорогам нужно было больше пространства. Они росли, вытягивались и ветвились, рычали и завоевывали. Проходили по открытым бескрайним степям, мимо антилоп и оленей, мимо диких быков, мимо племен, вытесненных на окраины, ибо у каждой нации должна быть своя резервация. Они двигались вдоль железных дорог, великих позвоночников прогресса. Пение цикады смешивалось с визгом парового свистка, гулом кирпичных фабрик, выпускавших мокрых от пота работников в пять вечера и снова поглощавших их в семь утра. Шахтеры, крякая и хрипя, добывали уголь глубоко под землей, не сводя глаз с канареек. На западе из твердой породы била нефть, пачкая все вокруг себя деньгами. На хлопковых плантациях те, что вечно плачут, оставили свои арфы под деревьями.
Дороги протягивались к городам. Сверкавшим городам, переполненным амбициями, жаждой коммерции и богатства, золотым чертогам пророков бизнеса, полным рекламных щитов с рассказами о Уолл-стрит, сладостными обещаниями Мэдисон-авеню: «Врачи рекомендуют “Лаки Страйк” – они созданы для вашего удовольствия!», «Двигайтесь в ногу со временем! Королевские авиалинии», «Вы не сможете обойтись без зубного крема “Колгейт”», “Студебеккер” – автомобили с репутацией!». Люди возводили монументы великим деятелям, построившим нацию, возглавлявшим армии, заключая свою веру во мрамор и гранит. Люди создавали идолов, чтобы свергнуть их, обожествляли их телеграфными лентами, благословляли щедрыми слезами прибыли и убытков, приносили жертвы из одноразовых предметов – в хороводе безоблачных, беззаботных времен, которым, казалось, не будет конца, и земля походила на тучного тельца.
Небо клонилось к закату, звезды еще не показались в вышине. Беспокойный ветер шуршал верхушками деревьев. На черные ходы выходили матери и звали своих детей, игравших в прятки или салочки, на вечернюю молитву и к ужину. Дети капризничали, но матери оставались непреклонными, и игры откладывались до завтра. Загорались уличные фонари. Фабрики, школы, суды и церкви затихали. Мягким бальзамом забытья на землю опускался пушистый туман.
