Эдли отверг эту мысль, и все уставились на него. Впервые он вступил в обсуждение. Он смущался, хотя и лез во все дыры. Ни одна газета или ТВ-станция в штате не смогут обойти своим вниманием «чудесное возвращение». Все думают, что он уже мертв: еще бы, четырехлетний малыш, пропавший четыре недели назад. Если он объявится, это будет сенсацией.
Все кивнули.
Что же он предлагает? Вернулся к делу Ньют. Где же он находился, по его мнению?
Хейзл предположил потерю памяти. Похоже на правду, да и газетчики восприняли бы амнезию, как что-то само собой разумеющееся. Под влиянием обстоятельств.
(да, но не в этом дело)
И снова множество голосов слилось в один. Голоса проносились, образуя страшные сочетания слов и образов. Все упиралось в то, что место действия находилось невообразимо далеко, да и в городе не нашлось ни одного человека, имевшего опыт подобных перемещений… и все были обескуражены, не зная, как подступиться к технической стороне дела. И уж кто был бы сейчас не к месту в Хэвене, так это свора репортеров с телеоператорами. Да и башню с часами не очень-то запечатлеешь на пленке — она ведь стала не более реальной, чем мираж в пустыне. Нет уж, лучше оставить Дэвида Брауна там, где он сейчас есть; печально, но обстоятельства таковы. Если он до сих пор жив, то как-нибудь переможется там. Из своих скудных познаний об Альтаире-4 они могли заключить, что время протекает там с другой скоростью — на Альтаире-4 и года не пройдет, когда Земля завершит цикл своего существования. Так что для Дэвида Брауна прошло всего-то несколько минут. Конечно он может умереть, неизвестные микробы могут атаковать его иммунную систему, какие-нибудь крысы-мутанты, населяющие вселенскую кладовку, могут попасть на него и сожрать: да и смерть от потрясения тоже нельзя исключать. Но, похоже, он выживет, а если и нет — не важно.
Кьюл высказал предчувствие, что мальчик может оказаться очень кстати.
(как)
Может быть, как отвлечение.
(что ты имеешь в виду)
Кьюл и сам не мог объяснить, что он имеет в виду. Было просто такое чувство, что если бы чужие сунулись в Хэвен, то можно было бы привлечь к исчезновению мальчика всеобщее внимание, тогда сработали бы загадочные механизмы, сработали бы даже лучше, чем можно надеяться — возможно, тогда они бы вернули Дэвида назад, или хотя бы переместили его поближе. Главное выиграть время. Чтобы «превратиться». Время — всегда проблема.
Кьюл выражал эту мысль довольно путано, но все остальные согласно кивали его мыслям. Было бы как нельзя лучше задержать Дэвида Брауна в полете подольше, скажем так.
(Только, чтоб Мэри не знала. Она еще не в курсе всех деталей «превращения». Желательно скрывать это от нее как можно дольше).
У всех шестерых округлились глаза. Слабый, но отчетливый голос, произнесший эти слова, не принадлежал ни одному из них. Этот голос принадлежал Бобби Андерсон.
«Бобби! — пронеслось в сознании Хейзл, вскочившего с кресла. — Бобби, ты в порядке? Как поживаешь?» Нет ответа.
Бобби здесь не было — не осталось даже следа ее биополя в воздухе. Одним словом, ни что не говорило о том, что она или ее другое «я», может пребывать где-то поблизости. Они недоуменно переглядывались, обмениваясь впечатлениями и ловя друг друга на уверенности, что это была именно Бобби. Если бы это послышалось кому-то одному, то сошло бы за галлюцинацию, за очень правдоподобную галлюцинацию.
«Но как это скроешь от Мэри», сердито подумал Дик Эллисон. «Теперь ничего не скроешь от любого горожанина».
Тут подключились размышления Ньюта:
«Мы можем, может быть не полностью, но мы сможем оградить наши мысли от других. Хотя бы затруднить их восприятие. Потому что…
(потому, что мы были)
(были там)
(были в сарае)
(в сарае Бобби)
(мы надевали там наушники)
(и ели, ели, чтобы «превратиться»)
(возьмите еду и ешьте ради меня)
Легкая вибрация пробежала по каждому из них.
«Нам придется вернуться, — подумал Эдли Маккин. Правда?»
— Да, — сказал Кьюл. — Так мы и сделаем. За все время совещания это была единственная реплика, произнесенная вслух; на этом и порешили.
Пятница, третье августа
Энди Бузман, еще три недели назад бывший единственным агентом по торговле недвижимостью в Хэвене, пока не прикрыл дело, теперь решил, что телепатия это нечто, что может очень пригодиться парню вроде него и из чего можно довольно быстро извлечь выгоду. Он даже не представлял себе насколько быстро это принесет свои плоды или как отразится на его дальнейшей судьбе… словом, настал момент, когда он отправился к Бобби помочь и пропустить рюмку-другую (если удастся).
Вся беда в том — как он выяснил из разговора с Эндерсом и Тремэйном — это длительное пребывание рядом с кораблем, которое повлечет за собой губительные результаты. Корабль был все равно что мощнейший в мире генератор энергии; излучение от его поверхности поражало кожу, сосуды, губы… Какие-то странные мысли дремотно проплывают в голове, не давая сконцентрироваться на том, что делаешь. А иногда напротив: все мысли отшибало начисто, как микроволновое излучение прерывает пучок ультрафиолетовых лучей. Но главное — сам факт физического присутствия около корабля, казавшегося материализовавшимся миражем. Он-то и внушал чувство, граничащее с трепетом, религиозным восторгом, ужасом и удивлением. Теперь Бузман понимал, что побудило сынов Израиля пронести через пустыню свою реликвию — Ковчег Завета. Как сказал на одной из проповедей Гуринджер, те святотатцы, кто отваживался заглянуть туда, чтобы только удостовериться, правда ли то, что об этом говорят, падали мертвыми.
Потому что там был Бог.
Энди предполагал, что в корабле тоже скрывается нечто вроде Бога. Даже, если божество покинуло корабль, Оно оставило там некое свидетельство о себе… часть Своей сущности… и размышления об этом окончательно сбивают с толка. Надо думать, это выше того, что может постигнуть человеческий разум.
Да, и еще обескураживающая форма общения с Гарденером. Что-то вроде того: ты стучишься в закрытую дверь, и она открывается. Кричишь ему, чтобы он передал тебе инструменты, а он делает себе то, что ему нужно.
И… никак не реагирует. И невозможно подключиться к нему, чтобы просто послушать поток его мыслей. Так бывает, когда снимаешь трубку спаренного телефона, чтобы послушать разговор, а в трубке — никого. Ни одной души. Молчание. Только телефонная трубка.
