Он засмеялся. Сначала медленно, потом свободнее и искреннее. Единственная угроза, которая от него исходила, крылась в мгновенных резких переменах выражения лица, в мрачном блеске глаз. Но я точно не знал, угроза это вообще или нет.
– Ты главный? – презрительно спросил он. С былой властностью.
– Да, я. Итак, ты сбежал… ты хотел продемонстрировать мне, что можешь прожить и без меня. Ты можешь охотиться самостоятельно, можешь найти укрытие на день. Я тебе не нужен. Но ты здесь!
– Ты едешь с нами в Рио или нет?
– Еду с вами! Ты сказал «с нами»?
– Именно так.
Он подошел к ближайшему к дивану креслу и сел. До меня дошло, что он уже полностью управляет своими новыми силами. А я, конечно, не могу вычислить, насколько он на самом деле силен, если буду просто его разглядывать. Слишком уж вводит в заблуждение смуглый оттенок его кожи. Он скрестил ноги и принял непринужденную, расслабленную позу, сохранив при этом свойственное Дэвиду достоинство.
Возможно, дело было в том, что прижатая к спинке кресла спина оставалась прямой, или в элегантном положении руки, лежавшей на лодыжке, и второй руки, слившейся с подлокотником.
Достоинство нарушали только густые волнистые коричневые волосы, падающие на лоб, так что в результате ему пришлось бессознательно встряхнуть головой.
Но его сдержанность неожиданно растаяла; на лице внезапно проявились отметины серьезного замешательства, а затем – откровенного страдания.
Я не мог этого выносить. Но заставил себя молчать.
– Я пытался тебя ненавидеть, – признался он потухшим голосом, широко раскрывая глаза. – Все очень просто: у меня не вышло. – На миг в нем мелькнула угроза, знаменитая сверхъестественная злость, но потом лицо стало совсем несчастным и, наконец, просто грустным.
– Почему же?
– Не играй со мной.
– Я никогда с тобой не играл! Я говорю то, что думаю. Как ты можешь меня не ненавидеть?
– Если бы я тебя возненавидел, то совершил бы ту же самую ошибку, что и ты, – сказал он, подняв брови. – Разве ты не понимаешь, что ты сделал? Ты дал мне свой дар, но избавил меня от капитуляции. Ты перенес меня через барьер со всем своим мастерством и силой, но не потребовал от меня смертного поражения. Ты вырвал решение из моих рук и дал мне то, чего не хотеть я не мог.
У меня не было слов. Все правда, но хуже лжи я в жизни не слышал.
– Значит, насилие и убийство и есть наш путь к славе! Я на это не куплюсь. Это гнусно. Все мы прокляты, теперь ты тоже проклят. Вот что я с тобой сделал.
Он снес это, как несколько легких пощечин, немного вздрогнув, а затем опять обратив на меня глаза.
– Тебе понадобилось двести лет, чтобы узнать, что тебе нужно, – сказал он. – Я понял это в тот момент, когда вышел из ступора и увидел, что ты лежишь на полу. Ты был похож на пустую скорлупу. Я знал, что ты зашел слишком далеко. Я пришел из-за тебя в ужас. Ведь я видел тебя новыми глазами.
– Да.
– Знаешь, что пришло мне в голову? Я решил, что ты нашел способ умереть. Ты отдал мне всю свою кровь, до капли. А теперь погибал на моих глазах. Я понял, что люблю тебя. Я понял, что прощаю тебя. И с каждым глотком воздуха, с каждым новым открывавшимся передо мной оттенком или формой я все лучше понимал, что хотел этого – нового восприятия, новой жизни, которую никому из нас не описать! Да, я не мог в этом признаться. Не мог не проклинать тебя, не мог с тобой ненадолго не поссориться. Но в конечном счете важно то, что это было ненадолго.
– Ты намного умнее меня, – тихо сказал я.
– Ну конечно, а чего ты ожидал?
Я улыбнулся и развалился на диване.
– Да, вот он, Обряд Тьмы, – прошептал я. – Как правы были старейшие, что дали ему это имя. Интересно, не сам ли я себя перехитрил? Ведь передо мной сидит вампир, вампир огромной силы, мой личный отпрыск – и что ему до прежних эмоций?
Я посмотрел на него и снова почувствовал, как подступают слезы. Они меня никогда не подводят.
Он хмурился, слегка приоткрыв рот, и мне показалось, будто я нанес ему ужасный удар. Но он мне не ответил. Он выглядел так, словно я поставил его в тупик, покачал головой, как будто не знал, что ответить.
И я осознал, что вижу в нем не столько уязвимость, сколько сочувствие и нескрываемую заботу обо мне.
Он внезапно встал с кресла, упал передо мной на колени и положил руки мне на плечи, совершенно не обращая внимания на моего верного Моджо, который уставился на него безразличными глазами. Сознавал ли он, что именно так я стоял перед Клодией в горячечном бреду?
– Ты не изменился, – сказал он. – Совсем не изменился.
– Не изменился по сравнению с чем?
– Каждый раз, когда ты приходил ко мне, ты задевал меня за живое, вызывал во мне глубокое желание тебя защитить. Ты вызывал во мне любовь. И ничто не изменилось. Только ты еще больше запутался и нуждаешься во мне. Я ясно вижу, что мне предстоит вести тебя вперед. Я – твоя связь с будущим. Только с моей помощью ты встретишь грядущие годы.
– Ты тоже не изменился. Потрясающая наивность. Чертов дурак. – Я попытался стряхнуть его руку с плеча, но не вышло. – Тебя ждут большие неприятности. Вот увидишь.
– Как восхитительно. Ну идем, нам нужно ехать в Рио. Нельзя пропустить ни минуты карнавала. Хотя, конечно, потом мы сможем поехать еще… и еще… и еще… Пошли.
Я неподвижно сидел и долго-долго смотрел на него, пока он снова не забеспокоился. Сжимавшие мои плечи пальцы оказались довольно сильными. Да, я все сделал отлично, шаг за шагом.
– В чем дело? – робко спросил он. – Ты меня оплакиваешь?
– Может быть, немного. Как ты и сказал, я не такой сообразительный, не всегда знаю, чего хочу. Но, наверное, я стараюсь запечатлеть этот момент у себя в голове. Я хочу запомнить его навсегда – какой ты сейчас, здесь, со мной… Пока все еще остается по-прежнему.
Он встал и, без заметного усилия потянув за собой, поставил меня на ноги. Когда он заметил мое удивление, на его лице заиграла торжествующая улыбка.
– Да, наша драка – это будет нечто, – сказал я.
– Что ж, можешь подраться со мной в Рио, когда будем танцевать на улицах.
Он поманил меня за собой. Я точно не знал, что мы теперь будем делать и как совершим это путешествие, но я испытывал чудесное волнение, и, честно говоря, мне было наплевать на мелочи.
Конечно, Луи придется уговаривать ехать, но мы против него скооперируемся и, невзирая на его нежелание, как-нибудь заманим.
Я уже было собирался выйти следом за ним из комнаты, когда мое внимание привлек один предмет. Он лежал на старом столе Луи.
Это был медальон Клодии. Цепочка свернулась в кольцо, отражая свет каждым своим звеном, овальный футляр был открыт и прислонен к чернильнице, и ее личико смотрело прямо на меня.
