— Ничего нет некрасивого в том, чтобы держать твою жену подальше от летучих мышей. Я же тебя не в сауну приглашаю, брат.
— Надо полагать. Так что говори.
— Ладно. Наверное, лучше начать с того, как ты привык курить.
Из музыкального автомата, который несколько минут молчал, вдруг послышалась нудная аранжировка знаменитой песни Билли Рей Сайруса «Разбитое сердце саднит». Пирсон удивленно уставился на Дьюка Райнемана и открыл было рот, чтобы спросить, какое отношение имеет его курение к ценам на кофе в Сан-Диего. Но не произнес ни звука. Ни одного.
— Ты бросил… Потом снова начал… Но понимал, что если не будешь соблюдать осторожность, то через пару месяцев опять будешь тянуть по две пачки в день, — начал Дьюк.
— Так?
— Да, но я не вижу…
— Увидишь. — Дьюк достал платок и вытер лоб. Когда Дьюк вернулся, поговорив по телефону, Пирсону показалось, что он весь пылает от возбуждения. Да, но было и кое-что еще: он был страшно напуган.
— Просто поверь мне.
— Ладно.
— Как бы там ни было, ты приспособился. Можно это назвать «модус вивенди». Бросить ты не мог, но оказалось, что это еще не конец света: это вовсе не кокаин и не алкоголь, когда надо все время наращивать дозу. Курение — очень противная привычка, но есть масса промежуточных состояний между тремя пачками в день и полным отказом.
Пирсон уставился на Дьюка широко открытыми глазами, и тот улыбнулся:
— Я вовсе не читаю твои мысли, не думай. Просто мы знаем друг друга, так ведь?
— Видимо, да, — задумчиво произнес Пирсон.
— Я просто забыл, что мы оба Люди десятого часа.
— Кто-кто?
Пирсон прочел небольшую лекцию о Людях десятого часа и об их племенных жестах (мрачный взгляд при виде таблички «КУРИТЬ ЗАПРЕЩАЕТСЯ», обреченное пожатие плечами, когда некто облеченный властью требует: «Пожалуйста, бросьте сигарету, сэр»), племенных амулетах (жевательная резинка, леденцы, зубочистки и, разумеется, флакончики с аэрозольным дезодорантом) и племенных молитвах (наиболее распространенная «Со следующего года точно брошу»).
Дьюк восхищенно выслушал, а потом воскликнул:
— Боже милостивый, Брэндон! Ты открыл пропавшее колено Израилево! Все чокнутые пошли за верблюдом, нарисованным на пачке!
Пирсон расхохотался, заслужив еще один неодобрительный взгляд бармена.
— Во всяком случае, подходит, — продолжал Дьюк. — Позволь тебя спросить — ты куришь при ребенке?
— Боже упаси, нет! — воскликнул Пирсон.
— А при жене?
— Нет, никогда больше.
— Когда ты последний раз тянул в ресторане?
Пирсон подумал и не мог вспомнить. Теперь он садился в зале для некурящих даже тогда, когда был один, и воздерживался от сигареты, пока не доест, расплатится и выйдет. А дни, когда он курил между каждым блюдом, остались в далеком прошлом.
— Люди десятого часа, — зачарованно произнес Дьюк. — Слушай, мне нравится — нравится, что у нас есть имя. И мы действительно как племя. Это…
Он вдруг замолчал, посмотрев в окно. Мимо проходил полицейский, беседуя с красивой молодой женщиной. Она смотрела на него с восхищением и желанием, совершенно не замечая черных, оценивающих глаз и сверкающих треугольных зубов над своей головой.
— Боже, взгляни на это, — прошептал Пирсон.
— Да, — вздохнул Дьюк. — Это распространяется все больше. С каждым днем. — Он задумчиво рассматривал свой недопитый стакан. Потом встряхнулся, прогоняя мрачные мысли. — Кем бы мы ни были, — сказал он Пирсону, — мы единственные на всем проклятом свете, кто видит их.
— Кто, курящие? — недоверчиво спросил Пирсон. Конечно, надо было понять, что Дьюк к этому ведет, но все же…
— Нет, — терпеливо объяснил Дьюк. — По-настоящему курящие их не видят. Некурящие не видят тоже. — Он смерил Пирсона взглядом. — Их видят только такие, как мы, Пирсон, — ни рыба ни мясо. Только Люди десятого часа вроде нас.
Когда через пятнадцать минут они вышли от Галлахера (Пирсон сначала позвонил жене, изложил свою выдумку и обещал быть дома к десяти), ливень перешел в мелкую морось, и Дьюк предложил пройтись пешком. Не весь путь до Кембриджа, куда они направлялись, но достаточно, чтобы Дьюк успел рассказать ему побольше. Улицы были пустынны, и они могли разговаривать, не оглядываясь поминутно через плечо.
— Это похоже на первый оргазм, — говорил Дьюк, когда они шли в тумане в сторону Чарлз-ривер. — Коль уже пошло, это становится частью твоей жизни. То же самое здесь. В какой-то день вещества у тебя в голове вступают в нужную реакцию, и ты начинаешь их видеть. Знаешь, я удивлялся, сколько людей буквально умирало от ужаса в этот момент. Очень много, я уверен.
Пирсон взглянул на кровавый отсвет фар движущихся машин на мокрой мостовой Бойлстон-стрит и вспомнил то ощущение ужаса от своей первой встречи:
— Они такие мерзкие. Такие отвратительные. И мясо у них движется вокруг черепа… Это же не описать словами, правда?
Дьюк кивнул:
— Они действительно уродливейшие твари. Я увидел первого в метро, когда ехал домой в Милгон. Он стоял на платформе станции Парк-стрит. Хорошо, что я был в поезде и поехал дальше, потому что я закричал.
— И что случилось?
Улыбка Дьюка перешла в кислую гримасу:
— Люди посмотрели на меня, потом быстренько отвернулись. Знаешь, как к этому относятся в большом городе: на каждом углу стоит чокнутый и проповедует, как Иисус Христос любит тарелки фирмы «Таппер».
Пирсон кивнул. Он знал, как это выглядит в большом городе. Вернее, считал, что знает, — до сегодняшнего дня.
— Высокий рыжий парень, весь в веснушках, сел рядом со мной и взял меня за локоть так же, как я сегодня утром сделал с тобой. Его зовут Робби Дельрей. Он маляр. Сегодня ты его увидишь у Кейт.
— Кто такая Кейт?
— Специализированный книжный магазин в Кембридже. Фантастика. Мы там встречаемся раз или два в неделю. В основном хорошие люди. Увидишь. Как бы там ни было, Робби схватил меня за локоть и сказал: «Ты не спятил, я тоже это видел. Это действительно человек-летучая мышь». Так он, конечно, мог разглагольствовать и под действием хорошей дозы амфетамина… Только я же видел это, и облегчение…
— Да, — произнес Пирсон, мысленно возвращаясь к сегодняшнему утру. Они пропустили бензовоз на Сторроу-драйв и перебежали всю в лужах улицу. Пирсон обратил внимание на нанесенную краскораспылителем, уже выцветшую надпись на обратной стороне скамейки у реки. «ЧУЖИЕ ВЫСАДИЛИСЬ — гласила она. — МЫ СЪЕЛИ ДВОИХ».
— Хорошо, что ты там был утром, — сказал Пирсон. — Мне повезло.
