Мусорный Бак не стал возражать. Он пошел по дороге, виляя между машинами. Он был готов в любой момент пригнуться и побежать, если Малыш начнет стрелять. Но этого не случилось.
Мусорный Бак отправился в путь в половине одиннадцатого. Идти приходилось медленно, часто надо было залезать на капоты и крыши, там где машины сгрудились слишком тесно. К тому времени, когда ему впервые встретился указатель ТУННЕЛЬ ЗАКРЫТ, было уже четверть третьего.
Он озадаченно остановился перед указателем. Туннель закрыт. Какой туннель? Заслоняя глаза от солнца, он вгляделся в даль, и ему показалось, что он что-то увидел. Он прошел еще три сотни ярдов и натолкнулся на страшное месиво разбитых машин и трупов. Часть машин были военными. Часть людей были одеты в хаки. За тем местом, где разыгралась битва – сомнений в этом у Мусорного Бака не было, – стояли все те же ряды мертвых машин. Эти ряды исчезли в двух черных пастях того, что, судя по огромному указателю, носило название ТУННЕЛЬ ЭЙЗЕНХАУЭРА.
Он подошел поближе, еще не зная, что он собирается делать. Две черных пасти в скале внушали ему робость, и по мере того, как он приближался все ближе и ближе, робость переходила в самый настоящий ужас. Пешеходная дорожка шла почти вровень с шоссе, и многие машины попытались выехать на нее. Длина туннеля составляла две мили. Единственный способ пройти сквозь него – это ползти по крышам с одной машины на другую в абсолютной темноте.
В животе у Мусорного Бака похолодело.
Какое-то время он смотрел на туннель, а потом повернулся и пошел обратно к Малышу. Плечи его обмякли, уголки рта дрожали. Может быть, ему удастся проскользнуть мимо?
Через несколько часов Мусорный Бак остановился за «Поршем», о который Малыш разбил бутылку. Он осторожно выглянул из-за капота. «Форд» Малыша ярко выделялся на фоне темно-фиолетового вечернего неба. Сам Малыш сидел за рулем, глаза его были закрыты, а рот приоткрылся. Сердце Мусорного Бака исполнило в груди победный марш. «Пьян, как свинья! – выстукивало оно. – Пьян, как свинья! Ей-Богу! Пьян, как свинья!» Мусорный Бак подумал, что прежде чем Малыш очухается, он успеет уйти миль на двадцать на восток.
Двигался он очень осторожно. Он перебегал от машины к машине, как водомерка, оставляя «Форд» Малыша слева.
– А ну-ка, мудозвон, стой на месте.
Мусорный Бак замер, стоя на четвереньках. Он намочил штаны, и мозг его превратился в обезумевшую черную птицу паники.
Он очень медленно поднял глаза и увидел над собой Малыша. В руках у него было по 45-му, а на губах застыла ужасная гримаса ненависти и ярости.
– Я п-п-просто проверял, сможем ли мы здесь проехать, – услышал Мусорный Бак свой собственный голос. – Открыта ли дорога назад.
– Ну конечно, на четвереньках. Сейчас я тебе открою дорогу назад. Вставай, сука.
Мусорный Бак с трудом поднялся, ухватившись за ручку стоявшей рядом машины. Два дула 45-х выглядели абсолютно точно так же, как две пасти туннеля Эйзенхауэра. Он смотрел в лицо смерти и знал об этом. Теперь уже не было такой фразы, которая могла бы спасти его.
Он помолился темному человеку: «Прошу тебя… если будет на то твоя воля… я отдам за тебя мою жизнь!»
– Что там такое? – спросил Малыш. – Авария?
– Туннель. Он забит до отказа. Поэтому-то я и вернулся сказать тебе. Пожалуйста…
– Туннель, – прорычал Малыш. – Господи-Иисусе-Христе-Боже-мой-поцелуй меня-в-зад! А ты не врешь, сучья морда?
– Нет! Клянусь, что не вру! На указателе, по-моему, было написано, что это туннель Изинхувера, но мне трудно читать длинные слова. Я…
– Заткни пасть. Как далеко отсюда?
– Восемь миль. Может быть, даже больше.
Малыш посмотрел на запад. Потом он перевел глаза на Мусорного Бака.
– Ты пытаешься повесить мне на уши лапшу, что эта пробка тянется на восемь миль? Ах ты мешок дерьма! – Малыш угрожающе помахал револьверами.
– Честное слово! – закричал Мусорный Бак. – Честное слово! Я клянусь, клянусь!
Малыш посмотрел на него долгим взглядом.
– Я убью тебя, Мусорок, – сказал он наконец с улыбкой. – Но сначала мы вернемся к тому затору, который мы объехали сегодня утром. Ты столкнешь пару машин в пропасть. А потом я отыщу другой путь. Я не собираюсь оставлять свою машину, – добавил он раздраженно. – Ни за какие коврижки.
– Пожалуйста, не убивай меня, – прошептал Мусорный Бак. – Пожалуйста.
– Если ты сможешь скинуть «Фольксваген» в пропасть меньше, чем за пятнадцать минут, может быть, я и передумаю, – сказал Малыш. – Веришь в эти штучки-дрючки?
– Да, – сказал Мусорный Бак. Но он успел глубоко заглянуть в эти сверхъестественные блестящие глаза и уже не мог поверить словам.
Когда они добрались до затора, уже почти стемнело. Малыш зашел за микроавтобус и посмотрел на обочину, по которой они проехали около десяти часов назад.
– Нет, уж, – сказал Малыш решительно. – Я здесь больше не поеду до тех пор, пока мы не расчистим путь. Не надо ля-ля.
На одно мгновение Мусорному Баку пришла в голову мысль броситься на Малыша и столкнуть его с обрыва. Малыш обернулся. Револьверы его были небрежно направлены в живот Мусорного Бака.
– Скажи, Мусорок. У тебя ведь были на уме нехорошие мысли. И не пытайся это отрицать. Я тебя, так твою мать, вижу насквозь.
Мусорный Бак яростно затряс головой.
– Не совершай ошибок, Мусорок. А теперь принимайся за дело. У тебя есть пятнадцать минут.
Мусорный Бак уперся в микроавтобус и толкнул его изо всех сил. Микроавтобус сдвинулся дюйма на два. В сердце у него появилась надежда. Может быть, если ему действительно удастся скинуть «Фольксваген» в пропасть и расчистить путь, этот чокнутый сохранит ему жизнь.
Может быть.
Он набычился и снова толкнул микроавтобус. В его недавно обожженной руке вспыхнула боль. Вскоре нежная новая кожа прорвется. И тогда боль превратится в агонию.
Автобус сдвинулся на три дюйма. Пот тек Мусорному Баку прямо в глаза и жегся, как теплое машинное масло.
– Вот идет Джонни с киркой в руке, – пел Малыш. – У него одно яйцо, и он…
Песня сломалась, как сухой сучок. Мусорный Бак опасливо поднял глаза. Малыш стоял в профиль к Мусорному Баку и смотрел на противоположную сторону дороги.
– Что это было? – прошептал Малыш.
– Я ничего не слы…
И тогда он услышал. Он услышал тихий шорох гравия и камушков. Его сон вновь предстал перед ним, и во рту у него пересохло.
– Кто там? – заорал Малыш. – Отвечай! Отвечай, так твою мать, или я буду стрелять!
