— Там девочки танцуют голые, там дамы в соболях… — Матвей Иосифович бережно развернул карту-трёхвёрстку выпуска тридцать девятого года, достал циркуль-измеритель и с видом заправского полководца — а что, не Боги там в штабах горшки обжигали! — начал прикидывать по ветхому подлиннику, насколько реально было пресловутое «второе кольцо». — Лакеи носят вина там, а воры носят фрак…
Хоть тресни, ни стратегических необходимостей, ни просто видимых причин нащупать не удавалось. Не Прохоровка, не Сталинград — то-то в мемуарах и учебниках о здешнем сражении разве что мимоходом, подробно же — лишь в специальной, местами не до конца рассекреченной литературе… И тем не менее у Пещёрки наши с немцами сошлись воистину насмерть. Не отступали ни на шаг, бросались в рукопашную, чуть не зубами рвали друг другу глотки, порождая очередную Долину Смерти на русской земле. И ведь погибали и заживо уходили в болота далеко не штрафники с заградотрядами за спиной: элитные части НКВД схлестнулись — не фиг собачий — со спецформированиями СС. Как видно, был интерес, да не простой, а козырный. Вот только какой?..
— Возьми ты эти франки и жемчуга стакан… — Фраерман положил циркуль, снова вздохнул и налил из термоса холодного, как он любил, брусничного морса. — За это ты отдай мне секретного завода план… — Поднялся и неспешно заходил кругом раскладного стола, благо размеры палатки позволяли не пригибать головы. — Там девочки танцуют голые, там воры в соболях… Тьфу…
«Тьфу» не в плане морса и подавно не в плане девочек — по поводу собственных мыслительных способностей, явно запылившихся и заржавевших. Что-то таилось совсем рядом, лежало наверняка на поверхности, а ухватить себя не давало. «И на что тебе, дед, было тому „Мессеру“ хвост обрубать? Что за важный объект он в последующие пять минут мог разбомбить?.. Там же топи кругом — Луну застелить хватит… А если не топи, то ЧТО?..»
Ответа не было…
Эта неделя вообще выдалась исключительной. Вначале явился Чёрный Болт, сделавший ноги с зоны, потом кореш Васька приволок сослуживцев своего Ваньки, один из которых при бабе, а это, согласно примете, хуже некуда, гораздо хуже, чем на корабле. И, видимо для равновесия, следующая неделя обещала быть ещё круче. Придётся ехать ещё за одной бабой. Да какой!.. Матвею Иосифовичу предстояло встречать полномочного представителя «Немецкой службы по оповещению близких родственников павших бывшего немецкого Вермахта» доктора фрау Киндерманн. Без неё, без этой фрау, оказывается, теперь нельзя копать фашистских солдат. «Ага, разбери-ка в раскопе, по пояс в грязи, чьи там кости, наши или немецкие. И если фрау поблизости не видать, так что, обратно положь?..»
Матвей Иосифович был вообще-то совсем не против женщин, даже наоборот. Но не здесь. Не в Долине. А уж если баба красивая, вот как эта Эльвира… Ох!
Фраерман допил морс, убрал карту и взялся за рацию.
— Третий, это первый… Доложи по гостям.
— Пахан, докладываю, — без паузы, будто специально ждал, отозвался Кондрат Приблуда, «поддужный» Фраермана, ответственный за порядок. — После чаю выгуливались все втроём минут двадцать шесть. Базарили без понта, глазели на уток. Затем писатель отлил и пошёл к Василию Петровичу, а рыжий с изенбровкой выкупались и двинули к себе в палатку. Сожительствовать, наверно.
— Слушай, Кондрат, — нахмурился внук героя войны, — ты кончай меня паханом крестить, дети ведь слышат.
— Да ни хрена они, па… Матвей Иосифович, не слышат, — усмехнулся Приблуда. — На охвате они, в коллективе, у костра. Борода Коля и им так по ушам ездит…
— Я тебе, Кондратий, сказал, ты меня услышал, — буркнул Фраерман. — Что там на ужин-то? Гречка с тушёнкой, говоришь?.. Свистни-ка баландёру, чтобы порцайку мне подогнал…
Монако, 1909. День первый
Это милое Монте-Карло очень похоже на разбойничий вертеп…
Л. П. Чехов
Солнце медленно опускалось за горизонт, тёплый весенний вечер был тих и приятен. Над безмятежным ласковым морем вились чайки, что-то бормотал прибой, о просоленные бока судов лениво тёрлась сонная волна… Пахло ветром, водорослями, вспененным форштевнями морем. Наверное, это и был запах странствий и приключений, будоражащий кровь, ударяющий в голову, точно вино…
Однако крепкому бородатому человеку, стоявшему на пирсе, явно было не до романтики. Довольно долго он хмуро смотрел на чаек, на волну, на солнце, медленно тонувшее в море. Потом невесело хмыкнул, поправил запонку с бриллиантом и медленно двинулся вдоль берега. Сильные ноги, обутые в шевро, ступали уверенно и свободно, щегольская, тонкой работы трость ставила на песке точки. Не спеша человек миновал порт, снова глянул па море и принялся подыматься в гору — но не по дороге, он предпочёл ей тропу, проложенную в зарослях гариги.[7] Здесь пахло уже по-другому — дроком, можжевельником, разогретой скалой, но тоже так волнующе, что голова могла закружиться… Могла. При других обстоятельствах.
Чему прикажете радоваться?.. Во-первых, по халатности служителя издохла белая мурена в Океанариуме, во-вторых, развод с женой, а в-третьих, эта гадостная история в Казино. Некрасивая, хуже не придумаешь, отдающая вовсе не романтичным пиратством.
Не далее как третьего дня один русский ушёл из Казино буквально без штанов. Ничего вроде особенного, сколько их таких проигрывается в пух и прах, и русских, и французов, и англичан. Да только этот русский был морской офицер и просадил ни много ни мало — корабельную кассу. И вместо того чтобы пустить себе пулю в лоб, вывел свою посудину на рейд и направил орудия на Казино. А посудина, чёрт побери, была очень даже нешуточная — крейсер какого-то там ранга «Аврора»… Так что пришлось денежки вернуть. Взлетать на небо, пусть даже и прямиком в рай, как-то совершенно не тянет…
Человек усмехнулся. Вот уже седьмой десяток на носу, а хочется жить, жить, жить. И жить хорошо…
Так, занятый невесёлыми мыслями, бородач одолел склон, прошёл бульварами, где секретничали над головой пальмы, и оказался у здания, украшенного нарядными башенками. Здесь, несмотря на светлое ещё время, ярко горели огни. С рёвом подъезжали машины, нервно, в каком-то странном исступлении спешили возбуждённые люди. Их влекли к себе массивные двери, возле которых стояли плечистые швейцары.
«Надеюсь, сегодня русских пиратов с пушками больше не будет. — Мужчина вздохнул, подождал, пока перед ним распахнут двери, и с достоинством вошёл внутрь, ступая по сахарно-белому мрамору. — Ну, что тут у нас?»
