Анна скользит по лестнице прямо ко мне, шагов ее я не могу видеть. Ее ноги скользят сами по себе, будто бы каждая из них живет своей жизнью. Темные пурпурные вены пересекают ее бледную кожу лица. Волосы выглядят более или менее черными, и она движется по воздуху, как будто плывет по воде, извиваясь и раскачиваясь, словно тростинка на ветру. Это единственное, что выглядит в ней живым. На ней нет ран, впрочем, на остальных призраках тоже. Говорят, что ее горло было перерезано, а у этой девушки шея длинная и белоснежная. Но есть платье. Оно мокрое, красное и постоянно колышется. Она опускается рядом.
Я не понимаю, как оказался прижат спиной к стене, пока не почувствовал холодного давления на свои руки и плечи. Я не могу оторваться от ее глаз. Они выглядят как масляные капли. Невозможно сказать, куда она смотрит, но я не настолько глуп, чтобы надеяться, будто она не видит или не может видеть меня. Она внушает страх. Не гротескный, а потусторонний.
Мое сердце стучит в груди, а голова невыносимо раскалывается. Она советует мне прилечь. Она говорит, что я не могу выйти. Поэтому у меня нет сил бороться. Анна собирается убить меня, и я удивлен, обнаружив, что я предпочел бы быть похожей на нее, в платье из крови. Я бы предпочел стать жертвой ада, предоставляемого ею, чем оказаться где-нибудь в больнице из-за того, что кто-то ударил меня по голове куском толстой доски.
Она подступает ближе. Мои глаза медленно закрываются, но я слышу ее тихое передвижение в воздухе. Я слышу каждую густую каплю крови, стекающуюся на пол. Я открываю глаза. Она возвышается надо мной, богиня смерти, с черными губами и холодными руками.
— Анна.
Мой рот сжимается в слабой улыбке. Она смотрит на меня сверху вниз, на жалкое существо, прижатое к стене. Ее брови поднимаются вверх, когда она замирает. А затем, одним рывком головы, она смотрит на окно над моей головой. Прежде, чем я могу пошевелиться, ее руки стремительно поднимаются и пробивают стекло. Я слышу, как Чейз или Майк, или они оба кричат у меня над ухом. Вдалеке я слышу Кармел.
Анна вышвырнула Майка через окно, а затем потащила назад. Он визжит и громко рыдает, словно пойманное животное, трепыхаясь в ее захвате и пытаясь не смотреть ей в лицо. Его борьба, похоже, не беспокоит ее. Руки Анны неподвижны, словно мрамор.
— Отпусти меня, — произносит, заикаясь, он. — Отпусти меня, подруга, это была просто шутка! Это была просто шутка!
Она ставит его на ноги. Его лицо и руки кровоточат от порезов. Он делает шаг назад. А Анна обнажает зубы. Я слышу, как мой голос звучит из ниоткуда, прося, чтобы она остановилась, но у Майка не было времени закричать, потому что она засовывает руки ему в грудь и разрывает кожу и мышцы. Она расставляет руки в стороны, как будто ей преграждает путь закрытая дверь, и разрывает Майка Андовера напополам. Обе части падают на колени, дергаясь и извиваясь, словно оторванные части насекомых.
Крики Чейза доносятся издалека. Заводится машина. Я пробираюсь через кровавое месиво, некогда бывшее Майком, стараясь не смотреть на части его тела, которые все еще были соединены головой. Не хочу знать, жив ли он еще. Не хочу знать, наблюдает ли его вторая половина за первой.
Анна спокойно смотрит на труп. Затем она пронизывает меня долгим взглядом, прежде чем опять обратить внимание на Майка. Когда дверь распахивается, кажется, она не замечает этого, а затем меня тащат назад за плечи, подальше от этого дома и от крови, стуча ногами по ступенькам крыльца. Когда меня отпускают, то бьют неожиданно чем-то по голове, и я отключаюсь.
— Эй, парень, ты просыпаешься или как?
Я знаю этот голос и ненавижу его. Я распахиваю глаза и вижу лицо, нависшее надо мной.
— Ты заставил нас поволноваться немного. Вероятно, нам не следовало разрешать тебе так долго спать и следовало отвезти тебя в больницу, но мы не могли ни о чем таком думать в тот момент.
— Я в порядке, Томас.
Я вытягиваю руку и тру глаза, а затем собираю всю свою волю в кулак и сажусь, догадываясь, что мир перед глазами собирается поплыть и пошатнуться. Так или иначе, мне удалось переставить ноги на пол.
— Что случилось?
— Лучше ты мне скажи.
Он закуривает сигарету. Я хочу, чтобы он затушил ее. С его всклокоченными волосами и в очках он похож на двенадцатилетнего парня, который стащил пачку из кошелька матери.
— Что ты делал в доме Корлов?
— А что ты делал, шпионя за мной?
Я поворачиваюсь и принимаю от него стакан воды.
— То, о чем я тебе раньше говорил, — отвечает он. — Только я никогда не мог предположить, что тебе понадобится моя помощь. Никто не заходит в ее чертовый дом.
Его голубые глаза наблюдают за мной, будто бы я веду себя как законченный идиот.
— Ну, я не просто зашел туда и самостоятельно упал.
— Не думаю. Но я до сих пор не могу поверить, что они затащили тебя в дом и пытались прихлопнуть.
Я осматриваюсь. Не имею представления, сколько сейчас времени, потому что солнца не видно, а сам я нахожусь в каком-то антикварном магазине. Он загроможден большим количеством интересных вещей, не грудами старья, которые можно иногда наблюдать в семенных магазинах. Тем не менее, здесь пахнет стариками. Я сижу на старом пыльном диване, облокотившись на спинку, с подушкой, успевшей пропитаться моей засохшей кровью. По крайней мере, я надеюсь, что это моя кровь. Надеюсь, я не спал на какой-то подстилке, сполна пропитанной гепатитом.
Я смотрю на Томаса. Он выглядит сумасшедшим. Он ненавидит Троянскую Армию; без сомнения они к нему придирались еще с детского сада. Тощий неуклюжий парень вроде него, считающий себя медиумом и зависающий в пыльном сувенирном магазине, вероятно, был их любимой мишенью для игр, что-то вроде засунуть голову в унитаз или натянуть на его голову трусы. Но они были безвредными шутниками. Не думаю, что они на самом деле собирались меня убить. Они просто меня разыгрывали, ведь сами не верят в истории. А теперь один из них мертв.
— Дерьмо, — говорю я вслух. Никто не знает, что теперь случилось с Анной. Майк Андовер пал жертвой либо ее обычного мимолетного импульса, либо из-за того, что предпринял попытку убежать. Он был спортсменом, тусовщиком, и Чейз все видел. А теперь я только надеюсь, что он был слишком напуган, чтобы не обратиться к копам.
В любом случае, ни один из копов не остановит Анну. Если они сунутся в ее дом, станет только больше трупов. Может быть, она не покажется им. И, кроме того, Анна моя. На секунду в моей памяти всплывает ее образ: угрожающая, бледная, со стекающими каплями крови. Но моя пострадавшая голова не может больше удерживать ее. Я смотрю на Томаса, все еще нервно курящего.
