Разочарованная, она заглянула внутрь. Там было всё, как в любом клубе: толчея, мигание огней, бирюзовый дым и серебристый блеск обволакивали сотни гибких многоцветных тел — карамельно-розовых, небесно-голубых, неоново-красных и химически-жёлтых. Детские цвета, решила Джейн. Один парень был почти голый, не считая трусов да ремня, который удерживал на его груди прозрачную бутылку с водой и змейками трубочек, шедшими из неё прямо в рот. У другого паренька были волосы цвета лаймового желе и лицо, морщинистое от пота и блеска; он покачивался у края танцплощадки, обернулся, увидел Джейн, просиял и тут же знаком пригласил её к себе.
Джейн ответила ему торопливой улыбкой и тряхнула головой; когда парень в шутливой мольбе распахнул ей объятия, она крикнула:
— Нет!
Но продолжала улыбаться, хотя ей и казалось, что её голова вот-вот лопнет, точно яйцо, от пульсирующей музыки. Сунув руки в карманы, она обошла танцплощадку кругом, пробираясь к бару, где купила что-то розовое, без льда, в пластиковом стаканчике. Жидкость пахла «Гэторейдом»[14] и бензином для зажигалок. Она выпила всё залпом и понесла стакан перед собой, как факел, продолжая обход комнаты. Ничего интересного не нашлось; только длинные очереди в уборные и второй бар, бесконечные двери и лестницы, где кучковались, пили и курили подростки. Какие-то писки и свист, похожие на пение птиц или крики насекомых, то и дело прорывались сквозь прерывистый электронный шум, вопли и смех танцоров. Но в основном люди танцевали молча, подняв глаза к потолку, тела их рассыпались фейерверками из плоти, пластика и нейлона — и всё это в полной немоте.
У Джейн разболелась голова — по-настоящему разболелась, затылок налился свинцом, так что дотронуться было больно. Бросив стаканчик, она стала озираться в поисках выхода. Джейн оглядела площадку в поисках двери, сквозь которую вошла, но с тех пор в клуб, похоже, набилось несколько сотен новоприбывших: подростки стояли по шесть человек в ряд в очередь к обоим барам, а толпа с танцпола расползлась, как амёба, во все стороны, заняв коридоры, выходящие на улицу.
— Прошу прощения…
Толстуха в джемпере клуба «Арсенал» врезалась в Джейн на полном ходу, оставив пятно маслянистого пота на её запястье. Джейн скорчила гримаску и вытерла руку подолом куртки. Она бросила последний взгляд на танцпол, но ничего не изменилось в сложной кристаллической решётке танцоров и дыма, жгутов света и озаренных лиц, скачущих вверх и вниз, вверх и вниз, без перерыва, а между тем всё новые и новые танцоры прокладывали себе путь к центру.
— Чёрт. — Повернувшись, она зашагала прочь, туда, где огромная комната закруглялась и была сравнительно пуста. Там были десятки столов, одни перевёрнутые, другие поставленные друг на друга вдоль стен. Несколько человек сидели и разговаривали; на полу лежала девушка, подложив вместо подушки рюкзачок Барби. Джейн подошла к стене и открыла дверь, за которой оказалась кирпичная кладка, потом другую — там обнаружилась кладовка для швабр. Третья дверь была тёмно-красной, железной, похожей на служебную: такого рода двери всегда напоминали Джейн школьные занятия по пожарной безопасности.
Пожарный выход. За ним наверняка улица или коридор к ней. Не колеблясь, она открыла дверь и вошла. Перед ней оказался короткий коридор, освещённый надписями «Выход», с дверью в другом конце. Она заспешила туда, на ходу машинально нашаривая в кармане ключи от квартиры, толкнула дверь и шагнула внутрь.
На миг ей показалось, что она каким-то образом попала в приёмный покой больницы. Ярко сияли галогеновые лампы в стальных светильниках, с поверхностей кривых зеркал на неё глядели искажённые отражения; резкий запах изопропилового спирта и более слабый кровяной душок вызывали металлический привкус во рту.
И тела: тела повсюду, распростёртые на каталках или подвешенные на поблёскивающих металлических крюках, стянутые чёрными электрическими шнурами и пригвождённые вертикально к гладким резиновым коврикам. Она смотрела на всё это с открытым ртом, не напуганная и не поражённая, но заворожённая открывшейся головоломкой: что делает там эта рука, и чья тут нога? Попятившись, она прижалась к двери, стараясь оставаться в тени — прямо перед ней в пол упирались ленты яркого синеватого света, исходившего от ламп высоко над головой. Контраст бледных тел и чёрной, лоснящейся от пота мебели, тут и там покрытой красными, а то и коричневыми пятнами; самый вид такого числа тел, настоящих тел — плоть, свисавшая со столешниц, то голая, то чересчур волосатая, глаза, зажмуренные в экстазе или в ужасе, раскрытые рты с жёлтыми зубами и бледными дёснами — во всём этом была такая текучесть, которая поистине завораживала. То же ощущение она испытала однажды, перевернув кусок прогнившей деревяшки и обнаружив под ней муравейник, толпы крошечных разбегающихся тел, солдат, спасающих яйца и личинок, спиральные ходы, ведущие к центру другого мира. Позади её бровей защипало, тёплая волна залила её от лба до груди…
Другой мир, вот что она обнаружила тогда; то же открылось ей и сейчас.
— Вон.
Джейн со свистом втянула воздух. Чьи-то пальцы, вцепившись ей в плечо, так грубо дёрнули её назад, за железную дверь, что она порезала об неё запястье.
— Нечего тут подглядывать, какого хре…
Какой-то мужик отшвырнул её к стене. Она охнула, повернулась, чтобы бежать, но он снова ухватил её за плечо.
— Господи, да это девка.
Голос у него был злой, но в тоне чувствовалось облегчение. Она оглядела его: здоровяк, скорее жирный, чем мускулистый. Чёрные кожаные штаны в обтяжку и чёрная же футболка без рукавов с вышитой на груди золотой пчёлкой.
— Как ты, чёрт побери, сюда вот так вошла? — спросил он, тыча в неё пальцем.
Она потрясла головой, потом сообразила, что он говорит про её одежду.
— Просто искала выход.
— А нашла вход. Вход — и не гребёт. — Он расхохотался: во рту блеснули золотые коронки и золотые проволочки, пропущенные сквозь кончик языка. — Хочешь прийти на вечеринку, учи правила. Исключений не делаем.
Не успела она ответить, как он повернулся и вышел, мягко стукнув дверью. Она подождала, когда успокоится сердце, потом протянула руку и толкнула дверь.
Заперто. Она была снаружи, а не внутри; неизвестно где. Она долго ждала, не вернется ли кто за ней. Наконец она повернулась и пошла домой.
Утром она проснулась рано, под грохот грузовиков с улицы, под смех и перебранки ребятишек, идущих вдоль канала в зоопарк. Вспомнив Бирса и свою работу, она подпрыгнула; потом вспомнила, что сегодня не понедельник, а суббота.
