Персивант пробрался сквозь живую изгородь, ступил на траву и на минуту задержался возле одной из могил. Над ней свивался в небольшую воронку сгусток легкого тумана, напоминающий по форме водоворот воды, стекающей в кухонную раковину. Судья наблюдал, как туман впитывается в землю, исчезает. «Так, — сказал он сам себе, — видится душа, возвращающаяся в свой гроб».
Он отправился дальше по направлению к склепу в центре кладбища, шаг за шагом, усталый, но полный решимости. Ранний луч солнца, проскользнувший сквозь покрытые густой листвой ветви, осветил его путь. Этим утром Персивант найдет то, что должен найти. Он точно это знал.
Решетчатая дверь склепа была заперта на тяжелый висячий замок. Судья внимательно его рассмотрел, а затем вставил кончик клинка в заржавленную скважину, не спеша надавил, повернул и снова надавил. Скрипнула пружина, он медленно открыл дверь и, затаив дыхание, вошел внутрь.
Крышка большого каменного саркофага была закрыта. Персивант ухватился за край и потянул. Жалобно застонали петли, и тяжелая крышка подалась. Внутри стоял темный закрытый гроб. Судья открыл и его.
Она лежала там; лицо выражало умиротворение, глаза были полузакрыты — женщина словно прилегла вздремнуть.
— Честель, — обратился к ней Персивант, — не Гонда, нет. Честель.
Ее веки дрогнули. Ничего более, но он знал, что его слова были услышаны.
— Теперь ты наконец сможешь отдохнуть, покойся с миром, наконец-то с миром.
Судья поднес острие серебряного лезвия к ее левой груди и, взявшись своими большими руками за резной набалдашник, нажал изо всех сил.
Честель чуть слышно вскрикнула.
Когда он вытащил оружие, из раны хлынула кровь. Стало еще светлее. Капли темной жидкости исчезали с лезвия, словно испаряющаяся роса.
Гордое лицо Честель усыхало, сморщивалось, темнело. Быстрым движением Персивант захлопнул крышку гроба, закрыл саркофаг и торопливо вышел. Он снова запер дверь, защелкнул неподатливый старый замок и зашагал к воротам кладбища. Судья шел среди могил, над его головой щебетала птица, в отдалении послышался приглушенный шум мотора. Город просыпался.
В усиливающемся солнечном сиянии Персивант брел по улице. Теперь его походка была походкой старика, очень усталого старика.
В коттедже Лорел и Коббет готовили в пластиковых кружках растворимый кофе. Их вопрошающие взгляды обратились к судье.
— С ней покончено, — сказал он отрывисто.
— Но что вы скажете Гонде? — спросил Коббет.
— Честель и была Гондой.
— Но…
— Это была Гонда, — повторил Персивант, усаживаясь на стул. — Честель умерла. Эта чума подняла ее из могилы, она назвалась Гондой, и, разумеется, жители города ей поверили. — Он устало ссутулился, — Теперь, когда с ней покончено, когда она покоится с миром, остальные — те, чью кровь она пила, блуждающие по ночам, — успокоятся тоже.
Лорел отпила кофе, ее побледневшее лицо склонилось над кружкой.
— Почему вы считаете, что Честель и Гонда один человек? — спросила она. — Откуда вы знаете?
— Я догадывался об этом с самого начала. И совершенно уверился в этом сейчас.
— Уверились? — переспросила Лорел, — Но как вы можете быть в этом уверены?
Персивант улыбнулся ей едва заметной улыбкой.
— Дорогая моя, вы не думаете, что мужчина всегда узнает ту, которую любил?
Казалось, к нему вернулась его обычная нарочитая энергичность. Он поднялся, подошел к двери и взялся за ручку.
— А сейчас, прошу прошения, мне необходимо ненадолго вас покинуть.
— Вы не считаете, что нам лучше как можно скорей уехать отсюда? — спросил его Коббет. — До того, как люди заметят ее исчезновение и начнут задавать вопросы?
— Совсем наоборот, — ответил Персивант своим вновь окрепшим голосом. — Если мы уедем сейчас, они начнут задавать вопросы касательно нас, возможно, довольно неприятные вопросы. Нет, мы останемся. Мы с аппетитом позавтракаем или, по крайней мере, сделаем вид. И мы будем не меньше остальных удивлены исчезновением ведущей актрисы.
— Я буду стараться изо всех сил, — торжественно пообещала Лорел.
— Я знаю, дитя мое, — отозвался Персивант и вышел из коттеджа.
Говард Уолдроп
Der Untergang des abendlandesmenschen
Перевод: Александр Гузман
Рассказы Говарда Уолдропа наполнены образами современной американской культуры: рок-н-ролл, скверные фантастические фильмы, комиксы, реальные личности — все они тем или иным образом проникают в его уникально трагикомическую прозу.
Уолдроп родился в 1946 году на Миссисипи и с четырех лет живет в Техасе. Он заядлый рыбак. А также лауреат премии Небьюла и Всемирной премии фэнтези, автор романов «Техасско-израильская война 1999 года» (с Джейком Сондерсом), «Кости сухие», «Двенадцать напрягов», «Домой возврат есть» и «Поиск Тома Пердю».
Его неповторимые рассказы собраны в книгах «Возвращение домой», «Какой-какой Говард?», «Все о странных чудовищах недавнего прошлого», «Странные вещи ближним планом: Почти полный Говард Уолдроп», «Ночь черепах: Новые занятные рассказы», «Фабрики грез и радиокартины», «Последний прыжок Кастера и другие совместные сочинения» (с Э.Э.Джексоном, Ли Кеннеди, Джорджем Мартином, Джозефом Пумильей, Бадди Сандерсом, Брюсом Стерлингом и Стивеном Атли).
Следующий рассказ — это типичный Уолдроп…
Они скакали через мерцающий пейзаж под музыку органа.[59] Бронко Билли,[60] коренастый, как бывалый моряк, и Уильям С.,[61] высокий и гибкий, как сосна на ветру. Их лица, их лошади, окружающий пейзаж постепенно светлели: были сперва неразборчивыми, потом стали ясными и четкими, когда ковбои перевалили через хребет и начали спускаться в долину.
Перед ними зловеще темнел немецкий город Бремен.
Не считая органной и фортепьянной музыки, по всей Европе царила тишина.
В пещерах под Гранд-опера в Городе света призрак Эрик играл «Токкату и фугу», а мимо несла свои черные воды клоака.[62]
В Берлине спал сомнамбула Чезаре. Его наставник Калигари читал лекции в университете и ждал возможности натравить свое чудовище на мирных бюргеров.[63]
Также в Берлине доктор Мабузе умер и не мог больше править преступным миром.[64]
Но в Бремене…
В Бремене кто-то рыскал в ночи.
В города китайских яиц и кукол, во времена хлеба из отрубей и спичек по шесть миллионов дойчмарок за коробок явились Бронко Билли и Уильям С. Двое суток они провели в Седле, кони их были в мыле.
