А где же Владыки? Спохватившись, стал разглядывать дальние стены, но в месиве зелени и вспышек порхающих птиц не смог разглядеть ничего, кроме радости для глаз и сердца. Поднявшись, он оторвался от камня, ступил в гущу резных листьев и, разводя их руками (они ложились на кожу ладоней давно забытой прохладой свежей упругой зелени), посмотрел на самую дальнюю стену, расколотую высокой аркой, сейчас увитую праздничной листвой.
Под аркой, оглядываясь и спокойно улыбаясь, стояла девочка, тонкая и высокая, с расправленными под красной праздничной тайкой плечами, с гладкой волной волос, откинутых за спину. А за ней терялась в полумраке широкая лестница. И там, на верхних ступенях под самой аркой, — две фигуры. Женщина в белеющем коротком покрывале, открывающем ноги, и ребёнок, держащийся за её руку.
Глава 75
Похищение Ладда-Хи
— Берита! Где ты, старая? — Кора завертелась посреди толстых стволов, оглядываясь по-птичьи. День шёл к завершению, и скоро в лесу станет темно, а ей так надо найти толстуху.
— Ой-йяя, бились, как серые слоны! — Кора шептала слова и жмурилась, снова и снова прокручивая в голове картинки случившегося. А Меру исчез потом, будто и впрямь убили его и уже схоронили. И снова — танцы, смех, музыка. Родители ходят от очага к очагу, сговаривают друг за друга детей, что провели дождливые ночи во временных хижинах. Девчонки опускают головы, краснея, а парни, наоборот, задирают носы, слушая, как хвалят матери их новую мужскую силу.
Да где же она, старая чертовка?
Прищурившись на густую тень под высоким кустарником, Кора шагнула ближе, развела ветви.
— Берита? Вот ты где! А… что тут?..
Знахарка тяжело поднялась с колен и выпрямилась, опустив руку с тускло блеснувшим в ней изогнутым ножом. Заступила непонятную в полумраке бесформенную кучу и пошла на Кору, тесня её от тонких стволиков.
— Привязалась. Да что тебе? Шла бы на площадь, там весело!
— Берита, я же к тебе по-соседски, ой, — Кора сделала вид, что споткнулась и, вывернувшись из толстых рук старухи, почти прыгнула в сторону кустов. И замолчала, в ужасе глядя на обезглавленное змеиное тулово, лежащее вялой грудой.
Берита наблюдала за ней с мрачным удовольствием.
— Я… — шёпотом сказала Кора и отступила, делая мелкие осторожные шажки, — я… это ты зачем? Я ни при чём! — и, всплёскивая сухими руками, стала крутить охранные знаки, зажмурив глаза и вскрикивая задавленным шёпотом:
— Да будут вам… Пусть у вас… Это она всё, я не вижу, не вижу, нет глаз у меня, нету ушей, да пусть жизнь ваша будет… — и осеклась, труся говорить о жизни рядом с отрубленной головой, валявшейся почти под ногами.
— Будешь ныть и каркать — точно не будет ушей у тебя, — Берита подняла нож, подставляя его жёлтым лучам, протыкавшим густые ветки.
— Я пойду, соседка, пойду. И не приходила я. Так, просто. Домой я шла, чтобы спать.
Повернулась и побежала, цепляя широким подолом низкие сучья. Через хриплое запаленное дыхание не слышала топота за спиной и пискнула, когда сильная рука схватила её за растрепанные волосы.
— Чего хотела, говори!
— Пусти! Пусти, я скажу!
Берита отпустила натянутые пряди, и Кора с размаху села на колючую лесную постилку, заскулила, прижимая руку ко рту.
— Ну?
— Там… там Меру бился с Мененесом, да будут дни вождя нашего полны… еды и силы… Он нарёк вождя врагом, Берита! И вождь его победил. Пока ты тут… зачем ты это, соседка? Мир переворачивается. Никто никогда не нарекал врагом, и вот. И Меру пропал теперь, да? А потому что жена его побежала за своими глупыми детьми! Что теперь, а, Берита?
Она сидела, глядя на соседку снизу, и всё мяла пальцы, скручивая их.
— Вот как… А что же Акут?
— Какой Акут? Акут! А что он, он вовсе ни при чём, откуда я знаю. Не видела я его. Берита…
Знахарка сорвала пучок листьев и, вытирая нож, глянула сверху на перепуганную Кору.
— А чего же тебе по правде, а, ворона старая? Неужто бежала только рассказать?
— Ну… я…
Кора замешкалась. Взгляд Бериты пугал её, и рука, мерно водящая по лезвию, пугала тоже. Но соблазн был велик, и Кора решила — ведь она могла прийти позже, когда безумная Берита уже сделала своё дурное дело, и могла не увидеть. Да и не видела, — решила, для правдивости снова зажмуриваясь. Это всё она, не я.
— Он же не придёт в деревню больше. И жена его не придёт. А там у них, в доме…
— Что в доме?
— Что-что! Пока он стоит пустой, и Айна ещё не села, и все на площади. Берита, там могут быть странные Вещи Онны. Давай возьмём, пока никого.
— Ах, ты…
— Да я же не говорю! Там шкуры и много циновок, а еще там копья Меру и его лук, но я же не говорю, Берита! Это пусть вождь потом, хотя для моего Корути там много полезных вещей, он уже вырос, а я одна, откуда мне взять для него лук и стрелы, а? Но — странные Вещи, Берита, ты же их любишь. Вот я и подумала… Но, если ты не хочешь, — она покосилась на чистое лезвие, отблескивающее полумесяцем.
— Да ты не ворона, соседка. Ты стервятница.
— Ну, я пойду, Берита. Я лучше, правда, пойду.
Перебирая руками по траве, отползла в сторону и поднялась, придерживая подол. Искоса посматривая на Бериту, отступила и, развернувшись, стала без пути продираться через кустарник, торопясь оказаться подальше.
Отогнав мысли об отрубленной голове Владыки, решив, что это вина Бериты и всё, она брела, обида и злость вспухали в голове, казалось, чуть не вылезая из носа и ушей. «Ей, толстой квашне, хорошо, детей нету, живи себе, ешь одна свою еду. А мне как: сын вырос, о нём заботиться надо, о моем Корути, он ведь лучший!»
Протискиваясь между стволами, шептала, тряся ушибленной о корень рукой: «Мой мальчик, красавец мой, у тебя всё должно быть, а Берита, старая корова, могла бы и помочь подруге», — и злость туманила голову. Дом Меру, пустой, без людей, полный выделанных мягких шкур и расписных мисок, мешков с зерном и тыкв, налитых вином, тревожил её, вставая перед глазами.
Ах, если бы Мененес снизошёл к ней своей отцовской жалостью и отдал дом!
Кора даже зажмурилась от восторга и тут же споткнулась, упала на коленки, накрывая юбкой торчащий корень. Замерла, сторожко вслушиваясь. Кто-то шёл впереди, тихо мелькая меж тонких стволов орешника. Если бы не упала, то и не разглядела, поверху — листья мешают. Кора оперлась руками о траву и выглянула из-за прутьев.
Площадь была уже рядом, и оттуда, приглушённый домами и зеленью, доносился шум праздника. Спиной к лесу стоял дом вождя, широкий, из множества сплетённых хижин, накрытых прочной общей крышей. И с поляны, пошатываясь, от дерева к дереву пробирался к задней стене дома почти голый мужчина. Айна осветила его согнутую спину, покрытую красными потёками.
