– Стюарт всегда это знал, – сказал я.
– Что бы мистеру Хэтчу ни было известно или неизвестно, к настоящему нашему с вами разговору это отношения не имеет.
Я вытянул ноги и привалился спиной к стене.
– Что ж тогда имеет отношение?
– Признание мистером Хэтчем того, что он знал прежде. После неудачной попытки миссис Хэтч оказать мужу поддержку во время следствия против него Стюарт больше не хочет оспаривать ваши претензии на наследование траста – доверительной собственности семьи.
– Мои претензии? Я не собираюсь претендовать на его деньги. Я об этом даже не заикался.
– В данный момент мы говорим о «претензии», подразумевая ваше «право на иск», а не «потребность» либо «притязание».
Стюарт что-то утаивал: он рассчитывал использовать меня, чтобы сохранить наследство для себя. Я был для него дополнительной страховкой, фигурой для отвода глаз. Несомненно, эту схему придумал сам Крич – с той бесстрастной ловкостью, с которой делал все, за что брался.
– Мистер Крич, – сказал я, – если Стюарта признают виновным, траст перейдет к Кобби. Я не позволю ему обмануть сына.
Терпение Крича было, как всегда, безграничным:
– Мистеру Хэтчу, так сказать, «отключили питание». Возможно, я смогу помочь ему в чем-то, однако от признания виновным мне его не спасти. Состояние дел таково: если бы вас не было тут – к примеру, если б вы оставались в неведении о вашем происхождении, – Кобден Карпентер Хэтч стал бы наследником семейного капитала, все правильно. Однако в настоящей ситуации траст по праву должен перейти к вам.
Я простил Кричу соучастие. Стюарт сделал элементарную ошибку.
– Стюарт забыл, что условие, лишающее его прав, также лишает прав и меня. Кордуэйнер Хэтч был арестован и осужден дважды. Он вышел из игры, я – тоже.
– Условие, на которое вы ссылаетесь, неприменимо к Кордуэйнеру. Его брат, Кобден Хэтч, внес изменения в устав траста в мае одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года. Поправка не имеет обратной силы.
– Поясните, – попросил я.
– Условие неприменимо к действиям, совершенным до мая тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года.
– Шутите.
– Я крайне редко шучу, мистер Данстэн. Это не в моем духе.
Крич завернул левую ногу за правую, скрестил на груди руки, словно упаковав себя в непроницаемый контейнер. Улыбка ящерицы вновь появилась на его лице. Его состояние можно было бы назвать вершиной Крич-блаженства.
– До прихода в это очаровательное заведение я насладился весьма долгим телефонным разговором с мистером Паркером Гиллеспи, адвокатом фонда имущества Хэтча. Мистер Гиллеспи по складу характера холерик. Ему была не по душе наша беседа, однако он не стал крутить. Кобден Хэтч мечтал вывести своего сына на путь добродетели с помощью хорошо зарекомендовавшего себя на практике метода кнута и пряника. В тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году прошел слух, что его заблудший брат отошел в мир иной. И Кобдену Хэтчу не приходило в голову, что его собственность окажется в руках кого-то другого, кроме его сына. Однако мы можем предположить, что Стюарт Хэтч мгновенно представил себе всю картину, как только вы попались ему на глаза. Кордуэйнер был первым ребенком своего отца; вы были его сыном; траст – ваш. Незаконнорожденность не имела никакого значения для правил наследования. Кордуэйнер Хэтч приходился сыном Карпентеру и Эллен Хэтч. Имя Карпентера прописано в его свидетельстве о рождении. С юридической точки зрения он – сын Карпентера.
– В соответствии с моим свидетельством о рождении, моим отцом был Дональд Мессмер.
– Не имеет значения, несмотря даже на признание Стюарта о том, что он знал заранее. Так что мужайтесь, мистер Данстэн: траст Хэтчей будет передан вам.
– Не верю, – заявил я.
– Вы и в первый раз не поверили.
Ящеричья улыбка от моего непонимания стала еще шире.
– Так складывается, мистер Данстэн, что моей обязанностью стало периодически информировать вас о получении солидного наследства. Моя роль в вашей жизни становится все больше похожей на роль небесного посланника.
– Прошу прощения, – сказал я, – за тот первый раз.
– В связи с пожеланием Карпентера Хэтча оставаться владельцем по праву «мертвой руки»[71], что весьма ограничивало финансовые возможности будущих наследников, траст всецело переходит к вам свободным от долгов. А от себя лично добавлю, что зрелище того, как по-царски загарпунили семейство Хэтчей, ничего, кроме удовольствия, мне не приносит.
– О какой сумме идет речь?
– На настоящий момент мистер Гиллеспи оценивает ее в двадцать – двадцать пять миллионов по скромным подсчетам. Мистер Гиллеспи свяжется с вами сегодня, и я уверен, что он посоветует вам воспользоваться его услугами. Могу представить себе душераздирающую историю об ожидающей вас печальной участи в случае, если вы ему откажете.
– Пожалуй, мне следует с ним поговорить, – сказал я, чем озадачил Крича.
– А я тем временем подготовлю документы, необходимые для разрыва отношений траста с Гиллеспи и отправлю их вам «Фидэксом»[72] в Нью-Йорк. Если пожелаете, я также могу незаметно навести справки, дабы удостовериться, правильно ли мой коллега произвел бухгалтерский расчет.
– Сколько вы с меня возьмете за это?
– Я выставлю вам счет по своему обычному тарифу: двести долларов в час. Если это приемлемо, в день своего возвращения в Нью-Йорк отправьте факс мистеру Гиллеспи с предписанием высылать мне копии всей корреспонденции, которую он направляет вам. Мой глубоко уважаемый коллега, наверное, наложит в штаны. Подозреваю, что ваши двести долларов в час принесут вам два-три миллиона чистой прибыли.
– Мистер Крич, вы мой герой.
– Вашим деньгам будет произведен строгий, доскональный учет. И поскольку мне ваш характер известен много лучше, чем мистеру Гиллеспи, позвольте мне спросить, какую часть нежданно свалившегося наследства вы планируете раздать?
Я улыбнулся ему, однако ответной улыбки не дождался. В своем сером костюме и шляпе Крич сидел на краешке моей тюремной койки, «спрятавшись» в себя – мужчина неопределенного возраста, тощий и будто лишенный человеческих чувств, – в ожидании любого моего слова.
– Я хочу позаботиться о Кобби Хэтче, – сообщил я.
– Ваше желание позаботиться о мальчике подразумевает выделение определенных сумм на его образование и выделение его матери разумной ежегодной стипендии, достаточной для того, чтобы ей и сыну не испытывать нужды, или же вы намереваетесь сделать его богатым?
– Он получит половину денег, – сказал я.
– Вы последовательны в своих действиях, – сказал Крич. – Я предполагал, что вы поделите сумму на равные части. Вы позволите дать вам совет?
