— Пожалуйста, мама, — тихо промолвила Бьянка. — Мне не нравятся зеркала.
— Она скромна, — заметил Король. — И хрупка. Она никогда не выходит днем. Солнце причиняет ей страдания.
Той ночью Королева-Колдунья открыла шкатулку с зеркалом.
— Зеркало. Кого ты видишь?
— Я вижу вас, госпожа. И все на земле. Кроме одного.
— Зеркало, зеркало, кого ты не видишь?
— Я не вижу Бьянку.
Вторая Королева дала Бьянке крошечное золотое распятие филигранной работы. Бьянка не приняла подарка. Она подбежала к отцу и зашептала:
— Я боюсь. Мне не нравится думать, что наш Господь умер в мучениях на кресте. Она специально пугает меня. Скажи ей, пусть заберет его.
Вторая Королева вырастила в своем саду дикие белые розы и пригласила Бьянку прогуляться после заката. Но Бьянка отпрянула. А отец ее услышал шепот дочери:
— Шипы уколют меня. Она хочет сделать мне больно. Когда Бьянке исполнилось двенадцать, Королева-Колдунья сказала Королю:
— Бьянке пора пройти обряд конфирмации, чтобы она принимала с нами причастие.
— Этому не бывать, — ответил Король. — Я не говорил тебе, девочку не крестили, ибо моя первая жена, умирая, была против этого. Она умоляла меня, ведь ее религия отличалась от нашей. Желания умирающих надо уважать.
— Разве плохо быть благословенной Церковью? — спросила Королева-Колдунья Бьянку. — Преклонять колени у золотой алтарной ограды перед мраморным алтарем? Петь псалмы Богу, вкусить ритуального Хлеба и отпить ритуального Вина?
— Она хочет, чтобы я предала свою настоящую маму, — пожаловалась Бьянка Королю. — Когда же она прекратит мучить меня?
В день своего тринадцатилетия Бьянка поднялась с постели, оставив на простыне алое пятно, горящее, точно распустившийся красный-красный цветок.
— Теперь ты женщина, — сказала ее няня.
— Да, — ответила Бьянка. И направилась к шкатулке с драгоценностями своей истинной матери, вытащила из нее материнскую корону и возложила на себя.
Когда в сумерках она гуляла под старыми черными деревьями, эта корона сияла подобно звезде.
Опустошительная хворь, которая на тринадцать безмятежных лет покинула землю, внезапно вспыхнула вновь, и не было от нее исцеления.
Королева-Колдунья сидела на высоком стуле перед окном, в котором бледно-зеленые стекла чередовались с матово-белыми. В руках она держала Библию в переплете из розового шелка.
— Ваше величество, — отвесил ей низкий поклон егерь.
Ему было сорок лет, он был силен и красив — и умудрен в потаенных лесных практических науках, в сокровенном знании земли. Умел он и убивать, убивать без промаха — такова уж его профессия. Он мог убить и изящную хрупкую лань, и луннокрылых птиц, и бархатных зайцев с их грустными всезнающими глазами. Он жалел их, но, жалея, убивал. Жалость не останавливала его. Такова уж его профессия.
— Посмотри в сад, — велела Королева-Колдунья.
Охотник вгляделся в мутно-белое стекло. Солнце утонуло за горизонтом, и под деревьями прогуливалась девушка.
— Принцесса Бьянка.
— Что еще? — спросила Королева-Колдунья. Егерь перекрестился:
— Ради нашего Господа, миледи, я не скажу.
— Но ты знаешь.
— Кто же не знает?
— Король не знает.
— Может, и знает.
— Ты храбр? — вопросила Королева-Колдунья.
— Летом я охочусь на кабанов и убиваю их. Зимой я уничтожаю волков десятками.
— Но достаточно ли ты храбр?
— Если прикажете, леди, — ответил охотник, — я сделаю все возможное.
Королева-Колдунья открыла Библию и взяла вложенный между страницами плоский серебряный крестик, лежавший на словах: «Не убоишься ужасов в ночи… язвы, ходящей во мраке…»[77]
Егерь поцеловал распятие и повесил его на шею, под рубаху.
— Приблизься, — велела Королева-Колдунья, — и я научу тебя, что нужно сказать.
Некоторое время спустя охотник вышел в сад — в небе уже загорелись звезды. Он направился к Бьянке, стоящей под кривым карликовым деревом, и преклонил колени.
— Принцесса, — произнес он, — простите меня, но я должен донести до вас дурные известия.
— Так доноси, — ответила девочка, играя с длинным стеблем сорванного бледного цветка, распускающегося ночью.
— Ваша мачеха, эта проклятая ревнивая ведьма, замыслила погубить вас. Тут ничего не поделаешь, но вы должны бежать из дворца нынче же ночью. Если позволите, я провожу вас в лес. Там найдутся те, кто позаботится о вас, пока вы не сможете вернуться без опаски.
Бьянка взглянула на него — покорно, доверчиво.
— Тогда я пойду с тобой, — сказала она.
И они зашагали по тайной тропе, потом по подземному ходу, потом миновали запутанный фруктовый сад и выбрались на грунтовую дорогу, бегущую между запущенных кустов живой изгороди.
Ночь пульсировала фиолетово-черным, когда они наконец достигли леса. Ветви над головой хлестали друг друга, переплетались, точно морозный узор на окне, а небо тускло просвечивало меж ними, словно синее стекло.
— Я устала, — вздохнула Бьянка. — Можно мне немножко отдохнуть?
— Конечно. Вон на ту полянку ночью приходят поиграть лисы. Смотрите туда — и увидите их.
— Ты такой умный, — заметила Бьянка. — И такой красивый.
Она села на поросшую мхом кочку и принялась глядеть на поляну.
Егерь бесшумно вытащил нож, спрятал его в складках плаща и склонился над девушкой.
— Что вы шепчете? — спросил он сурово, кладя ладонь на ее угольно-черные волосы.
— Всего лишь стишок, которому научила меня мама. Охотник сгреб в кулак ее густые пряди и развернул девушку так, что ее белое горло оказалось перед ним, открытое, готовое для ножа. Но мужчина не ударил, ибо в руке он сжимал сейчас золотистые локоны смеющейся Королевы-Колдуньи, которая, хохоча, обвила его руками.
— Добрый мой, сладкий мой, это была всего лишь проверка. Разве я не ведьма? И разве ты не любишь меня?
Охотник вздрогнул, ибо он любил ее, а она прижалась к нему вплотную, так что, казалось, ее сердце стучит в его собственном теле.
— Отложи нож. Отбрось глупый крест. Нам не нужны эти вещи. Король и на четверть не такой мужчина, как ты.
И егерь повиновался ей, отшвырнув нож И распятие, — они упали далеко, где-то среди корявых корней. Он сжал ее в объятиях, лицо женщины уткнулось в его шею, и боль ее поцелуя стала последним, что почувствовал мужчина в этом мире.
Небо окрасилось угольно-черным. Лес был еще чернее неба. Никакие лисы на поляне не играли. Взошла луна и украсила белым кружевом сучья и пустые глаза егеря. Бьянка утерла рот мертвым цветком.
— Семеро спят, семеро нет, — произнесла Бьянка. — Древо к древу. Кровь к крови. Ты ко мне.
