Дэниел Истерман - Имя Зверя

Траурным голосом он огласил завещание пункт за пунктом. Оно было недлинным и не содержало никаких сюрпризов. В тесном гардеробе жизни Рональда Ханта не нашлось никаких скелетов, а если они и были, он хорошенько скрепил их нитками и сургучом, чтобы они не могли греметь костями и пугать детей. Большая часть денег — то немногое, что осталось от них, — отходила к вдове до конца ее дней. Небольшие подарки полковник оставил внукам. Завещание не меняло ничьей жизни. Это была очень незаметная смерть, с самыми обыкновенными последствиями. Трое детей обменялись рукопожатиями с Эфраимом и покинули его кабинет, едва ли более богатые, чем входили в него, и такие же печальные.

Они вместе перекусили у «Рэндольфа» — семья, которая больше не была семьей. По каким-то причинам разговор перешел на любовь. Они говорили о ней по очереди, как о чем-то, что можно найти, выиграть или завоевать, что можно сохранить или потерять, как состояние, как награду за доброту, веру или терпение. Майкл ничего не говорил, слушая их болтовню, их предположения и догадки. Он знал, что если заговорит, то только смутит их, да, возможно, и себя.

Сейчас он понимал, что любовь — это совсем иное, ее не купишь, не приобретешь и не завоюешь, она не приходит как результат терпеливых молитв или длительного вожделения. Она спускается, простая и бесформенная, откуда-то с высоты, полностью поглощает и сжигает тебя, никому не подвластная, неуправляемая и таинственная. И когда она посетит тебя, поселится в тебе, ты уже никогда ничего не сможешь сделать, чтобы изгнать ее.

— Дорогой, что с тобой?

Его мать встревоженно глядела на него через стол. Все приступили к десерту. Майкл заметил, что едва притронулся к своей тарелке.

— Я в полном порядке, мама. Я просто... задумался.

— Ты чем-то озабочен весь день.

— Извини. Я не хотел тебя тревожить.

— Дорогой мой, почему бы тебе еще немножко не пожить дома? Тебе нужно отдохнуть. Зачем тебе так скоро возвращаться? Я уверена, что ты можешь найти себе замену.

— Да, Майк, — сказала Анна, всегда готовая поддержать любой проект матери. Только она одна по-прежнему называла его Майком. — Оставайся. Мы так редко тебя видим. Мальчикам редко выпадает возможность пожить вместе с дядей. Верно, мальчики?

Ребята послушно кивнули и вернулись к рисовому пудингу. Майкл привез им из Каира кинжалы с серебряной чеканкой, но они проявили к подаркам только вежливый интерес; красота не трогала их сердец, их манили компьютерные игры и видео.

Майкл покачал головой.

— Извини, — повторил он. — Это невозможно. Я обещал кое-кому, что вернусь в среду. Одному другу. У него есть для меня важная работа.

Пол резко поднял глаза. Он выглядел обеспокоенным.

— Майкл, это случайно не Том Холли?

— Пол, пожалуйста, не за ленчем.

— Ладно, отложим это. Но я вернусь в Каир на следующей неделе. Позвони мне, хорошо? Обещаешь?

Майкл кивнул.

После ленча они расстались. Анна и Эндрю отправились домой, мальчики вернулись до конца дня в школу. Пол сказал, что отвезет мать домой.

— А ты, Майкл? У тебя ведь больше нет никаких дел?

— Если вы не возражаете, мне бы хотелось немного побыть одному. Я приеду домой попозже.

Когда они ушли, он нашел такси и попросил отвезти его на кладбище, где был похоронен отец. У него не имелось особых причин навещать могилу вскоре после похорон, кроме того, что завтра он уезжал из Оксфорда и хотел воспользоваться шансом попрощаться в одиночестве.

За воскресенье ветер разворошил цветы на могиле. На простом деревянном кресте был написан номер участка и имя его обитателя. Майкл долго стоял, пытаясь соединить бесформенную земляную насыпь с отцом, каким он его помнил. Он испытал потрясение, обнаружив, как мало у него сохранилось воспоминаний, как трудно ему вспомнить лицо отца, его голос и привычки. Он старался угодить ему и так ничего и не добился. Все внимание отца неизменно привлекал Пол — Пол с его призванием, Пол с его неприятием военной службы. Майкл не мог назвать это любовью, не думал об этом как о любви.

Как будто из ниоткуда появилась похоронная процессия, медленно двигаясь мимо рядов могил к тому месту, где он стоял. Он заметил свежую яму рядом с могилой отца, кучу земли около нее, ожидающую очередного обитателя. Когда первая машина оказалась рядом, он отошел и направился к выходу.

Когда он вышел с кладбища, кто-то открыл дверь машины, остановившейся напротив выхода. Майкл уже повернул на тротуар, и в этот момент чей-то голос тихо позвал его по имени. Оглянувшись на машину, он увидел, что дверца по-прежнему открыта и водитель глядит в его сторону, поджидая его. Он перешел через дорогу.

Она ничего не сказала. Ей не нужно было слов. Майкл молча сел в машину рядом с ней, глядя на нее, не веря своим глазам, не в силах остановить происходящее. Ему казалось, что если он скажет хоть слово, заклинание будет разрушено и она растворится в воздухе, оставив его таким, каким он был мгновение назад — одиноким, без воспоминаний, пытающимся вернуться в то место, которое больше не существует, которое, возможно, никогда и не существовало.

Айше остановила машину у «Рэндольфа». Майкл взял двойной номер. В отеле, наполненном осенними запахами, царила тишина. Холлы были пустынны. Воздух в коридорах звенел еле слышным шепотом. Идя по коридору к их номеру, они едва слышали собственные шаги, заглушаемые ковром. Тогда они впервые дотронулись друг до друга, мягко, осторожно взявшись за руки.

Она повернулась к нему, когда они оказались у двери.

— Я никогда так не волновалась раньше, — сказала она. — А ты?

— Я тоже, — сказал он. — Никогда.

Он обнял ее, привлек к себе и очень долго безмолвно держал, прижавшись щекой к ее щеке. Затем подъехал лифт, раздались звуки голосов, и они отстранились друг от друга. Майкл открыл дверь, заморгав в мягком свете, льющемся сквозь высокое окно.

Дверь бесшумно затворилась, оградив их от всего мира, отрезав от прошлого. Через мгновение комната была заперта, как будто они замуровали себя в далекой келье уединенного монастыря или оказались в высоких горах, за много миль от человеческого жилья. Одно лишь прикосновение воздуха к коже действовало на Майкла как электрический разряд. Стоило вздохнуть, и комната плыла перед глазами.

Айше подошла к окну. На другой стороне Бомонт-стрит находился исторический музей. Она провела в нем столько часов своей жизни, окруженная стеклянными витринами и каменными фигурами, чувствуя на себе взгляды твердых глаз из стекла, фаянса и алебастра, свидетелей прошлого, известного ей только по разрозненным фрагментам, как будто это была мелодия, вспоминающаяся обрывками. Ни разу она не думала, что здесь, в полуминуте ходьбы от музея, может оказаться эта комната, ожидающая ее — их обоих. И она подумала о своем прошлом, о том, что оно тоже состоит из фрагментов, разбитых обломков и выцветших надписей. Воспоминания о любви, ласках, прикосновениях к чужой коже — все было фрагментарным, совсем как полузабытая мелодия. Она протянула руки к шторам и плотно задвинула их, отрезав дневной свет.