— Как? — переспросил Бочкарев.
— Вот его? — спросил Ванник, поднимая голову.
— Да, он обладает крайне выраженным чувствованием. Конечно, вы – наш, из СС, но вы далеки от проблем «Колокола» и «Врил», что называется человек со стороны, со здоровым скептицизмом. Возможно, это можно усилить. Не знаю, я не занимался этим. Вот про мощность, потребную для «Колокола», могу сказать все.
Хабсмеер вскочил со стула, быстро прошелся по залу, обошел по кругу диван и остановился перед ними.
— На «Андромеде» стоят четыре Туле-тахионатора модели одиннадцать и четыре Шуман-левитатора модели шестнадцать магнитно-импульсного типа. Общая мощность…
— Но ведь он совершенно не подготовлен, — заметил Ванник, вновь погружаясь в листки, лежащие перед ним. — Я бы поостерегся брать случайного человека.
— Это второстепенный контур, и в нем нужно именно возмущающее противодействие! Да и сломать там ничего невозможно, оператор сидит в пустой камере.
— Да? — спросил Ванник и встал. — Мои ответы.
— Я тоже готов, — вслед за ним поднялся Бочкарев. — Возьмите.
— Отлично. Я мигом, — Хабсмеер схватил листки и умчался с ними.
Едва за ним закрылась дверь, Ванник снова сел на диван, утомленно закрыл глаза, через секунду вновь открыл, осмотрел лабораторию, в которой кроме них никого не было, и негромко спросил:
— Ну, лейтенант Кёллер, что скажешь?
— А что сказать? — так же тихо произнес Бочкарев. — Пару дней назад был последний месяц войны, оставалось совсем немного. Я даже уже про Ленинград стал мечтать, про то, как вернусь, про Университет свой. А тут вдруг всё встало с ног на голову. И «Колокол» этот загадочный, и диски…
— Скажи, а тебя не посещали мысли, что они на голову выше нас? Умнее, опытнее…
— Господин оберштурмбаннфюрер, не нужно меня агитировать, — обозлился Бочкарев.
Помолчав немного, он продолжил:
— У нас неделю назад из дивизии к немцам переметнулось двое, лейтенант и рядовой. Понимаете? Конец войны, противник почти разбит. А эти двое – к ним. И ведь воевали неплохо. Я никак не мог понять, отчего, ну что такое у них в головах замкнуло, упало, что они кинулись на другую сторону. А сейчас, похоже понимаю. Вот то, о чем вы сказали – оно и привлекло. Уверенность в себе, дух, о котором говорил Шталман там, в диске – я ведь все слышал. Да, нам не хватает их тонкости, мы попроще, грубоватее, но только потому, что совсем-совсем недавно, всего два десятка лет назад, встали на ноги и задышали полной грудью. И дух у нас не слабее, просто он глубже, запрятан сильнее. Чтобы в себе его найти и поднять – тут сил поболее надо. Кто послабее, тот чужим умом и живет и на чужое озирается – как ворона на блестящее. Не её это, не сможет она ну никак употребить по назначению – а ворует.
— То есть, полагаешь, твердость и дух у тебя, какой нужен?
— Думаю – да, — твердо ответил капитан.
— Другого ответа и не ждал, Бочкарев, — шепнул Ванник. — Потому что, знал это с самого начала. Так что будем делать? Сил и возможностей у нас никаких. Более того, я думаю, Шталман догадывается, кто мы. И на запуск «Колокола» мы никак повлиять не сможем.
Бочкарев подобрал бутерброд с тарелки, заглянул в одну чашку, другую. Взял кофейник.
— Поразительно, но я стал брезгливым, — пояснил он. — Раньше – ну совершенно никаких переживаний. С одной ложки, ножа – как угодно и с кем угодно. А вот сейчас отчего-то не могу. Наверное, это арийский дух так действует. Господин, оберштурмбаннфюрер, обратили внимание, что кофе здесь настоящий? Не эрзац. И масло коровье, а не маргарин. Помню, последний раз я ел такое масло в Рейн-Вестфалии, во время отпуска.
Ванник удивленно оглянулся, выискивая постороннего, но в лабораторию никто не входил. Он недоуменно поднял брови.
Бочкарев слопал бутерброд, запил кофе, отряхнул крошки с мундира и встал.
— Если вы позволите, то я пройдусь. Сидеть на одном месте, ничего не делая, для фронтовика утомительно.
— Ну ты и жук, — одобрительно заметил Ванник и махнул рукой, гоня прочь.
Он прошел по коридору в одну сторону, затем назад. От главного зала до этого места им не встретился ни один пропускной пункт, следовательно, в этой части базы можно ходить совершенно свободно. А дальше… дальше можно сказать, что он ищет уборную.
Бочкарев дошел до лестницы и, осмотревшись, поднялся еще на один этаж.
Здесь было так же пустынно, как и повсюду. Только раз хлопнули где-то двери и послышались шаги.
Бочкарев углубился в коридор, посматривая на таблички и плакаты. Потом, осмелев, стал заглядывать в двери, чтобы увидеть лаборатории, полные механизмов, электрических шкафов, деловитых людей за столами или у пультов.
Он сам не знал, чего ищет. Возможно, какого-нибудь случая, события, намека судьбы, если таковая имелась. Знака. Ну хотя бы в виде этого человека в костюме, стоящего у входа в уборную и держащего в руках полуистлевшую сигарету. От сигареты струился, завивался тонкий дым, и незнакомец вдыхал его, призакрыв набухшие веки.
Нет, решил Бочкарев, не годится: сонный он, погруженный в себя. Но тем не менее, обратился к курильщику.
— Простите…
— Да? — человек открыл глаза и стряхнул пепел с сигареты.
А что, собственно, у него спросить, подумал Бочкарев. Нелепое, не видели ли вы господина Хабсмеера? Сдался мне этот перевозбужденный после таблетки Хабсмеер.
Бочкарев подумал, что больше всего его сейчас интересует даже не пресловутый «Колокол», а та физика, которая опровергает Энштейна. Возможно, проснулся недоученный астрофизик, или же вскочило обыкновенное любопытство, нечто вроде «да неинтересно мне, что вы там прячете. Разве что одним глазом…»
— Простите, что отрываю, но мне нужен кто-нибудь из ваших профессоров.
— Кто именно? И для чего?
— Видите, в чем дело… я еще до войны об этом думал… а теперь, когда она скоро окончится… Я хотел бы поступить в университет и заняться тем, чем занимаетесь вы. Раньше я увлекался физикой и астрономией, и сейчас мне нужен совет: что именно выбрать?
Незнакомец задумчиво посмотрел на сигарету, сжал губы, хмыкнул и произнес.
— Признаюсь, ваш вопрос, лейтенант…
— Лейтенант Кёллер, господин профессор!
— … лейтенант Кёллер, меня озадачил. Так неожиданно услышать подобное здесь, в этих стенах. Нет, вы совершенно правы, нужно думать о будущем, о мире без войны. Просто я забыл, как выглядит университетская кафедра. А знаете, что, приходите ко мне, я занимаюсь теоретической физикой, конкретно – волновыми свойствами эфира.
Эфира не существует, подумал Бочкарев. Это много лет назад доказал эксперимент Майкельсона–Морли.
