Дыра оказалась бесконечным коридором, по стенам которого светились входы куда-то ещё. Пустым. И Найя, переведя дух, быстро проскочила мимо, таща за собой мальчика. Тихо и пусто. Один лишь свет. Ступая ноющими от бесконечного спуска ногами, Найя подумала: он там другой. И, когда в череде чёрных дыр снова замаячила яркая, замедлила шаги, всматриваясь.
— Идём, — прошептал мальчик.
— Подожди.
Поставив его напротив бокового входа, прижала палец к губам и пошла по коридору к первому свету из стены. Мерути, переминаясь, ждал, глядя, как она смотрит внутрь.
— Иди сюда, — шёпот был почти не слышен в потрескивании факелов, и она махнула рукой, подзывая. Мальчик подошёл и взялся за её подол.
Найя смотрела, не зная, как уложить в голове увиденное. В чистой просторной комнате со скруглёнными стенами горами лежали вещи. Разные и много. Она видела книги, стопками, верхняя раскрыта и свесила обложку с золотом букв. Какую-то посуду, стеклянные колбы и плошки, стоящие на полу толпами. Предметы совершенно непонятные с цветными изгибистыми трубками, торчащими из пузатых туловищ. И рядом, так что она истерически хихикнула, переведя взгляд, горой плюшевые игрушки, яркие, блестевшие пластмассовыми глазами и высовывавшие толстые лапы из мягкой кучи. На широком столике у дальней стены, похожем на тот самодельный, за которым работал мастер, — мелочи, какие-то металлические диски, шарики и цилиндры, цепочки и бусины по виду стальные, пластмассовые и стеклянные, а среди них рассыпанные граненые карандаши.
Мерути дёрнулся, смотря на гору игрушек, и она придержала его поперек груди.
— Не надо.
— Это Странные Вещи!
— Для чего? Откуда?
— Это людям. Просто так. Они в лесу бывают, в схронах. Я вот его хочу!
Он показал пальцем на лежащего сверху незнакомого Найе зверя, коричневого, с длинным носом набок и хитрыми пластмассовыми глазками.
— Не надо, Мерути. Мы же — за сестрой…
Мальчик вздохнул, но послушался. Идя по лестнице, шёпотом рассказал:
— Это водяной чила. У него растёт сзади хвост, как у рыбы, а мех густой и теплый. Если кто много купается в холодной ночной воде, чила может забрать из тебя всё тепло. Но взамен даёт красивые камушки из-под большого водопада. Надо только, когда берёшь камушки, сказать ему страшные слова, чила испугается, и всё тепло выдышит обратно.
— Откуда ты это знаешь?
— Мы все это знаем. Я только не видел такого, сделанного. Он красивый.
— Да… — с сомнением сказала Найя, вспоминая унылый нос и хитрые пуговицы глаз игрушечного зверя, — но кто же это делал всё?
Мерути пожал плечами, удивляясь её любопытству к очевидному:
— Это — странные Вещи.
— Логично…
Теперь они шли немного свободнее и заглядывали в каждую освещённую дыру. Через десяток спиральных пролётов у Найи кружилась голова, не вмещая увиденное. Там были неизвестные станки, покрытые чеканной вязью рисунков. Химические приборы с засохшими на донышках колб белесым порошком. Какие-то, по виду алюминиевые, коленчатые стержни и колышки. Множество непонятных предметов, среди которых вдруг вспышкой по мозгу — самые обычные: зеркала на стенах круглой комнаты и на столиках в ней же — маленькие, с ручками, или круглые в богатых оправах. Около одной из комнат Найя застыла, не в силах отвести глаз от разложенных кресел и подставок, окружённых странными приспособлениями белого и жёлтого металлов. Мягкие блики, стекающие по поручням и захватам, походили на нечеловеческую кровь. А некоторые ложа тянулись длинно и были узкими, явно не предназначенными для людской анатомии. Мерути потянул её за руку.
— Да… — ответила хриплым голосом, прогоняя из головы воспоминания о клинике и сверкающих никелем приборах в руках у женщин в белых халатах. Опустив голову, шла, уже не заглядывая в боковые входы.
И испугалась, когда мальчик остановился резко, больно вывернув ей руку.
— Что?
— Оннали, — сказал он, глядя на противоположную сторону нижнего витка спирали. И прежде чем крикнул, уже набирая воздуха в грудь, Найя прижала другую руку к его рту.
— Подожди! Тихо!
Он закрутился, выворачиваясь, как пойманный зверёныш. И Найя, не убирая руки, повела его вниз, быстрее, чтобы не упускать из виду идущую девочку.
«Зачем держу? Позовёт, и она вдруг вернётся с нами. Выйдем в город и побежим обратно по тропам…»
Опустила руку, и звонкий крик метнулся по спиралям лестницы, отскакивая от стен.
— Оннали! Оннали!! Я тут!
Но девочка не повернула головы. Покачивалась в такт шагам тёмная волна волос. Колыхался подол красной тайки, вышитый узорами. Мерути почти побежал, споткнулся и сел, растирая ссадину на коленке. Найя подхватила его, потянула за собой.
Шли быстро, падая каждым шагом на нижнюю ступень, а красная фигура шла и шла, не приближаясь и не удаляясь.
— Ещё… позову… — Мерути задыхался и кашлял.
— Да.
Но он не крикнул. Потому что, завершая виток спирали, распахнулась у подножия лестницы высокая арка. Оннали сошла со ступеней и встала, обрамлённая гигантской рамой неровного камня, изнутри которого вились по стенам и выглядывали в колодец яркие зелёные листья на толстых стеблях. Найя и Мерути остановились на верхней ступени последнего витка лестницы, глядя вниз, на девочку. Из арки плыл навстречу мерцающий живой свет и запах цветов.
Найя вдохнула полной грудью. Там, в полукруглой высоте, мало им видной, делалось что-то… переплеталось, порхало, раскрываясь, и плавные краски сменяли одна другую. Волны запаха, такого чудесного, что сесть на ступени и только дышать-дышать, если бы не желание видеть, что там делают с красотой, и услышать ближе неясное пение птиц…
«Откуда тут, под землей, птицы…», — Найя ступила ниже. Сошла ещё на одну ступень, над головой Оннали жадно глядя, как мало-помалу открывается ей внутренность огромного сада. Рука её протянулась назад, потому что Мерути, крепко держащийся, не пошёл следом. И не отпустил её руку. Схватил ещё крепче и, когда дёрнула, вонзил неровно обломанные ногти в её ладонь. Вырвав руку, Найя обернулась с гневом.
— Ты не такая! — крикнул мальчик.
И его сестра оглянулась на крик, пересыпая по плечам гладкие волосы.
— Она не такая, — сказала звучным голосом, и Найя услышала в нем женские нотки её матери, — чужая, ненужная.
Смерив Найю взглядом, отвернулась, даже не посмотрев на брата. И повела рукой, охватывая открывшееся пространство.
— Это — мой сад! Мой!
У Найи вдруг заболело всё. Натруженные подошвы и тысячу раз сгибавшиеся на ступенях колени, голова, набитая картинами странных вещей в кладовых города. Уставшее качать кровь сердце, наполненное тоской и страхами, горестными воспоминаниями и безнадежностью. И, утешая, пришли мысли о справедливости:
