Это не самое удачное место, чтобы доказывать свою правоту.
— Папочка умер, — сказала она. Напряжение в ее глазах достигло предела. Бобби осталась смутной фигурой в дверном проеме, который сообщался с жилой комнатой, — она полагала с ванной комнатой.
— Я знаю. Ньют Берринджер звонил и сказал мне. Что-то было в ее голосе. Что-то существенно непохожее, вызывающее смутные мысли о фигуре. Она не вскрикнула от испуга. В первый раз в жизни Бобби не вскрикнула, увидев ее.
— Мы похороним тебя вместе с ним. Твоя мать умрет, если ты не возвратишься домой, Бобби. Она выжидала паузу для Бобби. Стояла тишина.
Ради Христа иди, куда я тебе скажу, ты маленькая трусиха. Энн… Бобби не такая…
— Она спускалась вниз и сломала себе бедро.
— Правда? — Спросила Бобби безразлично.
— Ты поедешь домой, Бобби, вместе со мной. — Она хотела выразить силу, испугать ее своим резким голосом.
— О, у тебя новые зубы, — сказала Бобби. — Конечно! Я не подумала об этом. Вот почему ты доехала.
— Бобби, выйди ко мне, я хочу тебя видеть!
— И ты тоже хочешь меня? — ее голос звучал странно дразняще. — Я удивлена.
— Кончай ебать мне мозги, Бобби. — Ее голос срывался.
— Что я слышу! — сказала Бобби. — Я никогда не думала, что услышу от тебя похожее, Энн. После стольких лет разлуки — и сразу так… все вы одинаковы. Ну ладно. Если ты настаиваешь. Если ты настаиваешь, то хорошо. Просто прелестно.
Она не могла ее видеть. Внезапно Энн не захотелось ничего делать, а захотелось убежать и не останавливаться до тех пор, пока не окажется далеко от этого мрачного места и этого городка, где они проводят все свои смутные дни. Но было слишком поздно. Она увидела неясное движение руки ее младшей сестры, в этот момент с тихим шуршанием халат легко упал. Душ смыл косметику. Боббины голова и шея были желеобразного вида. Ее грудь опухла, выперев наружу, и как будто срослась в единое образование состоящее из обнаженного мяса. Энн посмотрела на органы, вызывающие тошноту, ни на что не похожие человеческие органы — это были водянистые округлости, кажущиеся молодыми.
За ее лбом она увидела дрожащий мешочек мозга. Бобби оскалила зубы.
— Добро пожаловать в Хэвен, Энн, — сказала она.
Энн отступила, чувствуя себя как в кошмарном сне. Она пыталась закричать, но не было воздуха.
Промежность Бобби была покрыта ненормально густыми волосами, щупальца, как у морского осьминога, тянулись из ее влагалища… по крайней мере, места, где раньше было ее влагалище. Энн не знала, осталось оно там или уже нет. Глубокой долины, которая заменяла ей промежность, было достаточно. Эти щупальца казались направленными на нее… тянулись к ней.
Нагая Бобби начала приближаться к ней, Энн закричала, отступив назад, но споткнулась о скамеечку для ног.
— Нет, — она прошептала и попробовала отползти. — Нет, Бобби нет.
— Хорошо, что ты здесь, — сказала Бобби улыбнувшись. — Я не рассчитывала на тебя, но, я думаю, мы найдем занятие для тебя. Места, как они сказали, пока еще есть.
— Бобби…, - она справлялась с первым ужасом и затем ощутила, как щупальце тронуло ее плоть. Она вздрогнула, снова отступив назад. Бедра Бобби сделали толкательные движения, похожие на непристойную пародию на совокупление.
Глава 2
Гарденер отправляется на прогулку
Гарденер последовал совету Энн и пошел прогуляться. Он прошел фактически весь путь до корабля в лесу. Впервые он оказался здесь совсем один, думал он, и вскоре, должно быть, совсем стемнеет. Он чувствовал смутный страх, как ребенок, проходящий мимо дома, где, по разговорам, обещают привидения. А здесь есть призраки? Призраки Томминокеров прошлого? Или сами настоящие Томминокеры все еще здесь, может быть, временно ожившие существа, подобные быстро замороженному кофе, которые только и ждут, как бы оттаять? Да и кто же они, наконец?
Он сел на землю возле пристройки, глядя на корабль. Через некоторое время взошла луна и осветила поверхность корабля, сделав ее еще более призрачно-серебряной. Это было странно, но тем не менее очень красиво.
Что же происходит здесь кругом?
Я не хочу знать.
Все здесь кажется неясным сном…
Я не хочу знать.
Ну-ка, тише! Что за шорох в пустоте?
Быть поосторожней в этой темноте… Рон
Он вскинул бутыль и жадно выпил. Потом отставил ее в сторону, перевернулся на живот и лег трясущейся головой на руки. Так он и уснул, среди леса рядом с изящным круглым выступом корабля.
Он проспал там всю ночь.
Утром на земле лежали два зуба. Вот чем я расплатился за то, что спал слишком близко к нему, подумал он тупо, но по крайней мере утешало одно — у него совсем не болела голова, хотя он выдул почти часть большой бутыли шотландского виски. Он заметил перед этим, что помимо всего прочего корабль или та перемена в атмосфере, которую производил корабль в очень близкой области, обеспечивала защиту от похмелья.
Ему не хотелось, чтобы его зубы так и оставались просто валяться там. Повинуясь какому-то смутному побуждению, он забросал их грязью. Сделав это, он снова подумал: Играть роль Гамлета — это роскошь, которую ты больше не можешь позволить себе, Гард. Если ты не пойдешь в том или ином направлении, то очень скоро — назавтра или около того, я думаю, — ты будешь не способен ни на что, кроме как маршировать в одном строю со всеми остальными.
Он взглянул на корабль, размышляя о той глубокой лощине, которая уходила в глубину от его гладкого, незапятнанного бака, и снова подумал: Мы скоро залезем в люк, если люк существует… А что потом?
Он предпочел отправиться домой, чем искать ответ на этот вопрос.
«Гатлас» уехал.
— Где ты был прошлой ночью? — спросила Бобби Гарденера.
— Я спал в лесу.
— Ты выпил, правда? — спросила Бобби на удивление мягко. Ее лицо снова было темным от грима. Последние несколько дней Бобби носила блузки, которые выглядели странно свободными и мешковатыми, этим утром он понял почему. Ее грудь толстела. Груди ее стали казаться не отдельными, а неким единым целым. Это напоминало Гарденеру качков-культуристов.
— Не так чтобы очень. Пару рюмок пропустил и все. Сегодня утром никакого похмелья. И никаких комариных укусов. — Он поднял руки, потемневшие от загара сверху, и белые и казавшиеся странно уязвимыми с тыльной стороны.
— В любое другое лето, я проснулся бы утром таким искусанным комарами, что не мог бы открыть глаза. Но теперь они исчезли вместе с укусами. И зверями, фактически, Роберта, это, кажется, отпугивает всех, кроме таких дураков, как мы.
