— Прошу прощения, но вы не Конни Чанг? Я увидела вас вон там и сперва сказала Нортону: «Или я спятила, или это та леди, что работает в паре с Дэном Разером». А потом…
— Я действительно Конни Чанг и очень рада с вами познакомиться, но я готовлюсь к вечерним новостям, поэтому прошу прощения…
— О да, конечно. У меня и в мыслях не было отрывать вас, я только хочу получить автограф — сойдет один быстрый росчерк, — потому что я ваша поклонница номер один, во всяком случае, в штате Мэн.
Мисс Чанг взглянула на Розенберга. Он уже держал в руке ручку, как хорошая сестра в операционной берет инструмент, который должен понадобиться врачу, еще прежде чем он попросит. Ральф переключил внимание на пространство перед Общественным центром и чуть-чуть приподнял уровень своего восприятия.
Перед дверями он увидел полупрозрачную черноватую субстанцию, сначала слегка озадачившую его. Она была около двух дюймов глубиной и походила на какое-то геологическое образование. Однако этого не могло быть или… Если бы то, на что он смотрел, было реальным (по крайней мере в том смысле, в каком были реальны предметы в Краткосрочном мире), штуковина мешала бы дверям открываться, а этого не происходило. Пока Ральф смотрел, двое телевизионных техников прошли сквозь штуковину, окуная в нее ноги по щиколотки, словно она была не тверже низкого тумана.
Ральф вспомнил про аурные отпечатки ног, которые люди оставляют за собой, — те, что похожи на диаграммы самоучителя танцев Артура Меррея, — и вдруг ему показалось, он понял. Такие следы исчезали, как сигаретный дым, только… Ведь на самом деле сигаретный дым не исчезает; он оставляет осадок на стенах, на окнах и в легких.
Человеческие ауры, видимо, оставляют свой осадок. Возможно, когда цвета тускнеют, осадка от одного человека недостаточно, чтобы он был виден, но ведь это же самое большое место людских сборищ в четвертом по величине городе штата Мэн. Ральф представил себе всех людей, которые входили и выходили из этих дверей — все банкеты, собрания, выставки, концерты, баскетбольные матчи, — и понял, что собой представляет эта полупрозрачная грязь. Это был эквивалент легкого налета, какой порой можно заметить посредине часто используемых лестниц.
Не обращай сейчас на это внимания, родной, — займись своим делом.
Рядом Конни Чанг царапала свое имя на обратной стороне счета Лоис за электричество за сентябрь месяц. Ральф разглядывал этот грязный осадок на бетонной площадке перед дверями, ища след Атропоса, что-нибудь такое, что могло ощущаться скорее как запах, а не как видимая сущность — гнилой аромат, как на аллейке, проходившей за мясной лавкой мистера Хастона, когда Ральф был еще мальчишкой.
— Спасибо, — ворковала Лоис. — Я сказала Нортону: «Она точно такая, как по телевизору, прямо маленькая китайская куколка». Да, точно, этими самыми словами.
— Я очень тронута, — сказала мисс Чанг, — но сейчас я действительно должна вернуться к моей работе.
— Ну конечно, должны. Передайте привет от меня Дэну Разеру, ладно? Скажите ему, я восхищаюсь им… скажите: «Так держать!»
— Обязательно скажу, — улыбнулась мисс Чанг и кивнула, отдавая ручку Розенбергу. — А теперь, надеюсь, вы нас извините…
Если это здесь, то оно выше, чем я сейчас, подумал Ральф. Мне придется скользнуть чуть выше.
Да, но ему следовало соблюдать осторожность, и не только потому, что время на вес золота. Просто если он поднимется слишком высоко, он исчезнет из Краткосрочного мира, а подобное событие может даже отвлечь сотрудников служб новостей от грядущего ралли защитников «Свободного выбора»… По крайней мере на время.
Ральф сосредоточился, но когда безболезненный спазм щелкнул в его голове, он на сей раз пришел не как щелчок, а как мягко опустившаяся плеть. Цвет бесшумно вспыхнул в окружающем мире; все вокруг стало необычайно ярким. И все же среди этих разных цветов основным гнетущим аккордом выделилась чернота «мешка смерти»; она была отрицанием всех остальных. Депрессия и чувство одуряющей слабости снова навалились на него, воткнувшись в сердце как раздвоенный конец гвоздодера. Он понял, что, если хочет заняться делом здесь, наверху, ему лучше сделать это побыстрее и съехать вниз, на Краткосрочный уровень, до того, как у него иссякнет вся жизненная сила.
Он снова посмотрел на двери. Одно мгновение по-прежнему ничего не было видно, кроме тускнеющих аур таких же Краткосрочных, как он сам… А потом то, что он искал, неожиданно прояснилось; так буквы, написанные лимонным соком, становятся видны, когда бумагу подносят к пламени свечи.
Он ожидал чего-то, по виду и запаху похожего на гниющие кишки в мусорных баках позади мясной лавки мистера Хастона, но реальность оказалась даже хуже — быть может, оттого, что была такой неожиданной. На самих дверях виднелись веерообразные следы кровавой слизистой субстанции — вероятно, следы, оставленные неутомимыми пальцами Атропоса, — и отвратительная большая лужа той же слизи впитывалась в затвердевший осадок перед дверями. Было в этой штуковине что-то настолько жуткое — настолько чужое, — что по сравнению с ней цветные жуки казались почти нормальным явлением. Это было похоже на лужу блевотины, оставленную собакой, страдающей каким-то новым и опасным видом бешенства. Следы этой штуковины тянулись прочь от лужи, перемежаясь подсыхающими сгустками и озерцами, а потом каплями помельче, похожими на пролитую краску.
Конечно, подумал Ральф. Вот почему мы должны были прийти сюда. Маленький ублюдок не может оставаться вдали от такого места. Это для него как кокаин для наркомана.
Он легко мог представить себе Атропоса, стоящего прямо там, где стоял сейчас он, Ральф, смотрящего… ухмыляющегося… потом делающего шаг вперед, кладущего руки на двери. Гладящего их. Оставляющего те мерзкие призрачные отпечатки. Он мог представить, как Атропос высасывает силу и энергию из той самой черноты, которая крала жизненную силу у него самого.
Конечно, у него есть куда идти и что делать — каждый день наверняка проходит в хлопотах у сверхъестественного психопата вроде него, — но ему, должно быть, трудно надолго расставаться с таким местом, как бы он ни был занят. А как он, интересно, чувствует себя при этом? Как кусок дерьма в летний полдень, вот как.
Лоис сзади потянула его за рукав, и он обернулся к ней. Она все еще улыбалась, но лихорадочная напряженность в ее взгляде делала выражение, застывшее на губах, подозрительно похожим на крик. За ней Конни Чанг и Розенберг шли обратно к зданию.
