— Я это тело использую получше, чем Орландо.
Ну-ну, что-то не видно улучшения ситуации. Я посмотрела на Зика, выражением глаз пытаясь ему сказать: надо было меня предупредить, что у него настолько крыша съехала.
Химера схватил меня за руку, дернул к себе. Я так была занята обменом взглядами с Зиком, что не успела заметить этого действия.
— Я всегда был у Орландо внутри. Я был той частью его личности, которая позволяла ему убивать других, не испытывая ничего, кроме ненависти. Он редко брал оборотня в виде зверя. В человеческом облике его брать безопаснее, а Орландо о безопасности очень заботился, по крайней мере для себя.
Он притянул меня к себе поплотнее, используя мое запястье как рукоять. Он еще не делал мне больно, но сила его хватки была как обещание, как угроза. Он мог раздавить мне кости, и мы оба это знали.
— У Кинга была репутация человека, который доводит работу до конца, — сказала я.
— Работа состояла в том, чтобы убивать людей, не только мужчин, но и женщин. Потом он отрезал головы, тела сжигал, чтобы они никогда не воскресли. А я был той частью его личности, которая этой работой наслаждалась, а когда он стал тем, что больше всего на свете ненавидел, я его защитил от него самого.
— Как? — тихо спросила я.
— Делая то, что у него не хватало духу сделать самому, хотя и хотелось.
— Например? — спросила я.
Подмога уже была в пути, надо было только выстоять до ее прибытия. Таков был исходный план, а факт, что Химера — это Орландо Кинг и что он безумнее мартовского зайца, плана не отменял. Все мужчины любят говорить о себе, даже законченные мерзавцы. Сумасшествие этого не отменяет — по крайней мере раньше так было. Меня только раздвоение личности сильно смущало. Если я буду обращаться с Химерой как с обыкновенным маньяком-убийцей, все будет отлично. По крайней мере это я себе твердила. Но пульс у меня частил, грудь спирало, страх не спадал. Вряд ли я сама себе верила.
— Ты хочешь знать, как я помог Орландо? — спросил он.
— Ага, — кивнула я.
— Ты действительно хочешь знать, что я для него сделал?
Я снова кивнула, хотя мне начинало не нравиться, как он построил фразу.
Он улыбнулся, и одна эта улыбка обещала вещи болезненные и неприятные.
— Ты же знаешь поговорку, Анита? Лучше один раз увидеть. Так давай я тебе покажу, что я сделал.
С этими словами он повернул у себя за спиной ручку, открыл дверь и втащил меня в комнату.
Комната была черной — совершенно черной, будто брошенной в слепоту, в ничто, как пещера. Химера выпустил мою руку. Будто тебя швырнули дрейфовать в черноту, в пустоту. Я споткнулась, взмахнула рукой, чтобы сохранить равновесие, и до чего-то дотронулась. Я схватилась за это, пытаясь удержаться хоть за что-нибудь. Под моей рукой подалась плоть, и я поняла, что она человеческая, но не там, где должна быть. Слишком высоко, чтобы это была икра. Я отдернулась, и что-то мазнуло меня по спине. Я пискнула, выставив руки, спотыкаясь в темноте, и вляпалась во что-то, что покачнулось от удара. Что бы это ни было, оно свисало с потолка. Я отодвинулась и лицом вперлась в следующий сюрприз. Тяжелый шлепок сообщил мне, что это тело; по крику я поняла, что живое. Я наткнулась достаточно сильно, чтобы качнувшийся человек снова налетел на меня. Я попыталась отступить и налетела на следующего — этот не издал ни звука. Держа руки перед собой, я попыталась выбраться, но все время натыкалась рукой на тела и части тел — бедра, ляжки, гениталии, зады. Я задвигалась быстрее, пытаясь выбраться из леса висящих тел, но тогда они стали раскачиваться и налетать на меня. Из темноты раздались крики, будто из-за меня они стали сталкиваться друг с другом. Мужские крики в темноте, судя по голосам, женщин среди них не было. Одно тело стукнуло меня так сильно, что я свалилась, и свисающие ноги мазнули меня сверху. Я попыталась отползти, но они были всюду, касаясь, задевая, иногда дергаясь. Я легла на пол, пытаясь выбраться, убраться, отмахиваясь руками, только чтобы меня не трогали. И поползла на спине, подлезая под них, но у них был у всех разный рост, и сделать так, чтобы они меня не касались, я не могла.
У меня в груди начал нарастать вопль, и я знала, что стоит мне издать один звук, я буду вопить и вопить, пока не лопну. Моя рука попала в лужицу чего-то теплого и густого, и это меня остановило. Я знала, какова на ощупь кровь, даже в темноте. Здесь, наверное, почти любой другой действительно заорал бы, но почему-то ощущение крови меня успокоило. Я знала, что такое кровь и как ее выпускают из человека, пока он не умрет. Я прижала руку к еще теплой лужице и смогла собраться.
Я лежала навзничь на полу, держа руку в луже крови, а голову Бог один знает на чем, и снова училась дышать. Если я буду лежать очень тихо и не пытаться двигаться, ноги меня не тронут, ничего меня не тронет. И я лежала в темноте, закрыв глаза и пытаясь использовать другие органы чувств, потому что зрение было бесполезно. У меня отличное ночное зрение, но даже кошке нужно немного света, а здесь его не было, была только темнота.
Цепи поскрипывали, тела надо мной тяжело раскачивались. Какие-то едва заметные воздушные потоки. Мне на щеку упала теплая капля. От устроенного мною движения у кого-то снова пошла кровь. Я заставила себя не открывать глаз и медленно, ровно дышать. Кто-то кричал «Господи, Господи, Господи!», повторял снова и снова, едва успевая переводить дыхание. Он потерял рассудок, и я не могла его в этом обвинить. Я сама была к этому близка, а я ведь не висела, истекая кровью, голая под потолком.
Из темноты прозвучал голос Химеры:
— Заткнись! Заткнись на фиг!
Человек почти сразу перестал кричать, только дыхание его выходило с хныканьем, будто какой-то звук ему необходимо было издавать.
— Анита! — позвал Химера. — Анита, ты где?
Даже он не мог видеть в этой угольной черноте, а, очевидно, вонь крови, пота и мяса забивали мой запах. Отлично, он не знает, где я. Хотелось бы мне, чтобы я могла придумать, как это использовать. Но я только лежала в темноте на мерзком полу, держа руку в луже остывающей крови, и капли крови, теплой и свежей, падали мне на щеку. Все, что я могла бы сделать, откладывалось до прибытия кавалерии. Я попыталась отвлечь Химеру разговорами, и толку не вышло. Попробую теперь молчание.
— Анита, отвечай!
Я не ответила. Если он хотел меня найти, мог просто включить свет. Кажется, я бы против света не возражала. Но тут я подумала, что, быть может, и не стоит видеть, что там висит в этой комнате. Это может оказаться зрелищем, которого не выдерживает разум, от которого потом никогда не оправиться до конца. Я лежала в темноте, как в детстве под одеялом, когда боялась темноты, боялась того, чего в этой темноте не видно было.
