— С большой буквы.
— Верно. — Анна глянула на подпись Рози, а потом положила листок на полку, справа от себя, где — Рози не сомневалась — он исчезнет в общем хаосе не позже чем за сутки.
— Ну, — сказала Анна тоном человека, покончившего со скучными формальностями и теперь имеющего возможность перейти к тому, что ей действительно нравится, — что ты умеешь делать?
— Делать? — отозвалась Рози. Вдруг она снова ощутила дурноту. Она знала, что сейчас будет.
— Да, делать. Что ты умеешь делать? Стенографировать, например?
— Я… — Она сглотнула. Рози брала уроки стенографии I и II класса в средней школе Обревилла и получила «А» по обоим, но сегодня не помнит смысла ни одного крючка или палочки. Она покачала головой. — Нет. Стенографировать — нет. Когда-то я умела, но теперь все забыла.
— Какая-нибудь другая секретарская работа?
Она снова отрицательно покачала головой. Горячие иголки стали колоть ей глаза. Она резко моргнула, прогоняя боль. Суставы ее стиснутых пальцев побелели.
— Канцелярская работа? Может быть, печатать на машинке?
— Нет.
— Математика? Ведение счетов? Бухгалтерия?
Анна Стивенсон наткнулась среди вороха бумаг на карандаш, вытащила его и задумчиво дотронулась концом с ластиком до своих чистых белых зубов.
— Можешь работать официанткой?
Рози ужасно хотелось сказать «да», но она представила себе огромные подносы, которые официантка вынуждена таскать целыми днями… а потом подумала о своей пояснице и почках.
— Нет, — прошептала она. Она проигрывала сражение. Женщина по другую сторону письменного стола вместе с маленькой комнатой начала затуманиваться и расплываться в ее глазах. — Во всяком случае, не сейчас. Может быть, через месяц или два. Моя поясница… сейчас она не очень-то крепкая… — Ох, как жалко это прозвучало. Когда Норман слышал нечто подобное по телеку, он цинично хохотал и говорил о «кадиллаках», купленных на пособия, и миллионерах, пользующихся продуктовыми талонами.
Однако Анна Стивенсон не выглядела особенно обеспокоенной.
— Какие-то навыки у тебя есть, Рози? Хоть какие-нибудь?
— Да, — сказала она, немного успокаиваясь.. — Да, конечно! Я могу вытирать пыль, могу стелить постели, могу пылесосить мебель, могу готовить еду для двоих, стирать и гладить. И я могу держать удар — это я умею. Как вы думаете, в каком-нибудь местном гимнастическом зале набирают спарринг-партнеров?
И тут она все-таки разревелась. Она плакала, закрыв лицо ладонями, как часто делала все годы замужества. Плакала и ждала, когда Анна скажет, чтобы она убиралась, что они займут свободную койку наверху кем-нибудь посмышленее, а не такой неумехой и тупицей.
Что-то уперлось в кисть ее левой руки. Она опустила руку и увидела коробку салфеток, которую Анна Стивенсон протягивала ей и… Невероятно, но при этом она улыбалась.
— Не думаю, что тебе придется стать чьим-нибудь спарринг-партнером, — сказала она. — Я полагаю, все у тебя образуется — так почти всегда бывает. Кончай реветь, утри свои глазки.
И когда Рози вытерла слезы, Анна рассказала ей про отель «Уайтстоун», с которым у «Дочерей и Сестер» наладились прочные и взаимовыгодные отношения. «Уайтстоун» принадлежал корпорации, в правлении которой когда-то заседал богатый отец Анны, и многим женщинам нравилось работать там за плату. Анна объяснила Рози, что она сможет выполнять лишь ту работу, которую позволит ей поясница, а если ее общее физическое состояние не начнет улучшаться через три недели, ее положат в больницу на обследование.
— Кроме того, ты будешь работать в паре с женщиной, которая хорошо знает твою работу. Это одна из моих помощниц, живущих здесь постоянно. Она научит тебя и будет нести за тебя ответственность. Если ты что-нибудь украдешь, неприятности будут у нее, а не у тебя… Но ты ведь не воровка, правда?
Рози отрицательно помотала головой.
— Я взяла только кредитку моего мужа, и все… И я воспользовалась ею лишь один раз. Чтобы уехать.
— Будешь работать в «Уайтстоуне». Пока не найдешь что-нибудь получше, в чем я почти не сомневаюсь. Помни о Провидении.
— С большой буквы?
— Да. Пока ты будешь в «Уайтстоуне», мы просим лишь, чтобы ты работала старательно, — хотя бы для того, чтобы сохранить рабочее место для тех женщин, которые придут после тебя. Понимаешь меня?
Рози кивнула.
— Чтобы не испортить нашу репутацию.
— Не испортить репутацию для следующей, именно так. Хорошо, что ты пришла сюда, Рози Мак-Клендон. — Анна встала и протянула ей обе руки — жест, выражающий одновременно доброжелательность и покровительство, то, что Рози уже успела уловить в ней раньше. Рози поколебалась, потом встала и взяла протянутые ей руки в свои. Их пальцы соединились над завалом бумаг на столе. — Я должна сказать тебе еще три вещи, — произнесла Анна. — Они важны, поэтому я хочу, чтобы ты выслушала меня внимательно. Ты готова?
— Да, — сказала Рози. Она была заворожена ясным взглядом голубых глаз Анны Стивенсон.
— Первое — то, что ты взяла кредитку, не превращает тебя в воровку. Эти деньги принадлежат тебе так же, как и ему. Второе — нет ничего незаконного в том, что ты берешь свою девичью фамилию, она будет твоей на всю жизнь. Третье — ты будешь свободна, если захочешь.
Она помолчала, глядя на Рози своими чудесными голубыми глазами поверх их соединенных рук.
— Ты понимаешь меня? Ты можешь быть свободна, в частности от своего бывшего мужа, если захочешь. Свободна от его рук, свободна от его мыслей, свободна от него самого. Ты хочешь этого? Хочешь быть свободной?
— Да, — тихо, дрогнувшим голосом сказала Рози. — Я хочу этого больше всего на свете.
Анна Стивенсон наклонилась через стол и поцеловала Рози в щеку. Одновременно она сжала ее ладони.
— Тогда ты пришла куда нужно. Добро пожаловать домой, дорогая.
Было начало мая, настоящая весна — время, когда сердца молодых людей открываются любви, чудесное время года, но у Нормана Дэниэльса на уме было совсем другое. Он искал какую-нибудь зацепку, одну маленькую зацепку, и вот она появилась.
Он сидел на скамейке в парке, за восемьсот миль от того места, где его жена сейчас меняла простыни в отеле, — крупный, сильный мужчина в красной рубахе и серых габардиновых штанах. В одной руке он держал зеленый теннисный мячик. Мышцы на руке ритмично напрягались, когда он сжимал его.
Какой-то мужчина перешел улицу, постоял у края тротуара, вглядываясь в парк, потом заметил человека на скамейке и направился к нему. Он пригнулся, когда рядом с ним пролетела пластиковая тарелка «Фрисби», потом переждал, пока мимо пробежит огромная немецкая овчарка. Этот второй мужчина был моложе того, что на скамейке, и более хрупок. У него было красивое плутоватое лицо и крошечные усики. Он остановился перед мужчиной, державшим в правой руке теннисный мячик, и неуверенно поглядел на него.
