В желудке горело от жажды, во рту пересохло. Остатки воды кончились еще час назад. Если бы не дождевая вода, собирающаяся на листьях деревьев, им пришлось бы до конца дня найти проточную воду. Он сомневался, что у остальных что-то осталось во фляжках.
Через полчаса он наткнулся на гранитный постамент. Стоячий камень, увитый плющом.
Хатч постепенно осознал, что вокруг него стоит тишина, хотя он и отказался от совместного осмотра зданий с Филом и Домом, ковылявшими сейчас следом за ним по быстро сужающейся тропе. Лес будто замер в ожидании.
Стоило им отойти от заброшенных домов, как птицы прекратили свое щебетание. Ветер стих. Лес вокруг них погрузился в полную тишину. Было слышно лишь шарканье ног, слабый шум дождя и шорох листьев о непромокаемую ткань.
Эта тишина вызвала реакцию, ответное действие. Неожиданно для себя он с тревогой уставился на заросли по обе стороны от сужающейся тропы. А вдруг они только что снова изменили направление? Он не был уверен. Местами тропа словно распадалась на обманчиво выглядевшие темные впадины. Манящие просветы подталкивали их то в одну, то в другую сторону от еле просматривающейся тропы. Чтобы разглядеть ее среди зарослей шиповника и бледно-зеленого папоротника, ему часто приходилось напрягать зрение.
Свет почти не проникал сюда сквозь плотный полог листвы. Хатч забеспокоился, что Люк может заблудиться. Он остановился и вытер пот с глаз. Неожиданно обозлился на себя за то, что отпустил Люка одного. — Стоп.
— Что? — спросил Дом, задыхаясь от ходьбы.
Фил остановился, хрипло дыша. Хатч услышал, как тот с силой вдохнул в себя содержимое ингалятора.
— Что такое? — прошептал Дом.
Хатч поднял руку с компасом и отвел ее в сторону от сырого красного лица Дома. Северо-запад. Ему захотелось закричать. Они снова сбились с курса. Они бродили по лесу зигзагами, заходя в него все глубже. Постепенно и поэтому незаметно для себя сворачивали с нужного курса. Но когда и как такое случилось? Он заметил бы. Не тащи он на себе неповоротливую тушу Дома, он был бы более внимательным.
— Ничего хорошего. — Он покачал головой.
— Что не так?
— Направление. — Он выпустил Дома и хлопнул руками по бедрам. — Черт!
Сперва Люк подумал, что это природное обнажение горной породы. В первый день похода они видели много валунов, и даже скал, торчащих из зеленой земли. Но стоило ему обойти вокруг камня и сорвать мокрый плющ с наклонной стороны, как он увидел полустертые руны. Они покрывали всю поверхность камня и были окружены овальной рамкой, густо заросшей окаменелым лишайником.
Он стал поворачиваться кругом, приседая, приподымаясь и вглядываясь в окружающие заросли. Сквозь сетку заросшего сорняком валежника он увидел в двадцати футах от себя еще один стоячий камень, а за ним еще один.
Отодвинувшись от камня и присев еще ниже, он снова заметил вьющуюся между камней тропу. Только вот идти по ней, выпрямившись, было нельзя.
Он попробовал двинуться вперед, но тут же зацепился рюкзаком за ветку и застрял. Ругаясь сквозь зубы, дал задний ход. Потом с кряхтением сбросил ношу с плеч в лиственный перегной и грязь.
Опустившись на землю, он пополз вперед по природному туннелю, сформировавшемуся над поверхностью тропы. Вот только тропа ли это? Да. Он протянул руку и провел кончиками пальцев по борозде, оставленной колесом телеги. Похоже, этот туннель проложили мелкие животные. Он полз лицом вниз, ощущая под собой холодную влажную почву.
Он будет двигаться как можно дальше, и посмотрит, не станет ли тропа впереди свободнее от зарослей. Но это будет самое последнее усилие, которое он сделает в том направлении. После восхода солнца они прошли уже четыре часа, но ближе к выходу не стали. Как только он убедится, что тропа кончается у этих стоячих камней, он вернется и расскажет остальным, что пришло время обратиться к последнему средству. Они могли уже четыре часа следовать его плану. Если бы они нашли дорогу, которой пришли накануне, то выбрались бы из леса еще засветло.
Преодолев двадцать футов ползком, Люк заметил, что серый свет вдруг стал ярче и предел видимости расширился. Он достиг конца природного туннеля и мог даже смотреть выше уровня земли.
Он поднялся на ноги и бросился сквозь поредевшие деревца к просвету. Пробравшись через колючки и крапиву, он оказался в свободном пространстве, заполненном в основном невысоким подлеском и карликовыми березами.
Дождь ронял серебристые шипы капель. Сквозь верхушки мокрых елей, нависающих над поляной, виднелись рваные куски открытого неба, безрадостного и потемневшего от дождя. Белым оно бывало лишь часов в пять утра, а потом серело. Тропа терялась в подлеске. Должна была там быть, потому что вела к какому-то зданию.
Люк остановился как вкопанный. Перед ним на другой стороне поляны стояла старая церковь. А там, где он только что полз, находилось кладбище. Тоже очень старое, судя по тому, что могилы были отмечены стоячими камнями.
Никто не проронил ни слова, когда Люк вернулся без рюкзака. Он несся назад сломя голову. На левой щеке горела глубокая царапина, кровь из нее натекла на подбородок и уже запеклась. Он даже не заметил, что хлестнувшая его по лицу ветка рассекла верхнюю губу, отчего зубы покрылись алой пленкой. Дом и Хатч просто смотрели на его дикие глаза, на мокрое, израненное лицо, на его бесплодные попытки что-то сказать.
На обратном пути с кладбища Люк испытал вспышку необузданной ярости. Он начал колотить кулаками ветки, преграждавшие ему путь назад. Даже остановился, чтобы раздавить какие-то маленькие поганки. Потому что возвращаться к остальным было тяжелее, чем покидать их, словно лес препятствовал этому. Он вспомнил свой сон, и эти воспоминания не были приятными. Раз десять он останавливался, чтобы отцепить острые обломки веток от своей куртки. Теперь она была порвана подмышкой. Он не помнил, что этот подлесок раньше был таким труднопроходимым. Препятствия из растительности, о которые он постоянно спотыкался, вызывали у него вспышки головокружительной ярости, знакомой ему, и всегда болезненной. Он проклял лес, проклял Хатча, проклял Дома, проклял этот мир и свое унизительное положение в нем. Он буквально кипел от ярости. И с каждым шагом его мысли все сильнее омрачались образом старой разрушенной церкви посреди зловещего сырого леса.
Когда он снова нашел остальных, то не мог поверить, как медленно двигались эти трое, какое ничтожное расстояние они проделали с момента его ухода. У него было такое чувство, будто он вернулся в то же самое место, где их оставил.
