Крайне озабоченным вернулся Керведек в свои комнаты, где его встретила обрадованная Кира.
— Милый, букета нет! — сказала она, бросаясь ему на шею.
— Да… да… — ответил маркиз, стараясь скрыть смущение. — След, очевидно, потерян. Теперь ты сама видишь, что наш преследователь никакого отношения к загробному миру не имеет.
День прошёл весело. Прелестное лицо Киры оживилось. Лишь лихорадочный блеск да нервное настроение, заставлявшее её бледнеть и вздрагивать при малейшем шуме, показывали о какой степени весь её организм был потрясён странными событиями.
Она сменила свой дорожный костюм на чудный голубой шелковый капот. Было уже около полуночи, когда они кончили ужинать. Прислуга была отпущена, и они решили идти спать.
Придя в спальню, маркиз шутя сказал, что сегодня он будет исполнять обязанности горничной, и, став на колени, стал снимать с жены ботинки.
Та нагнулась и поцеловала его.
— Как я счастлива и люблю тебя, — прошептала она.
В эту минуту под окном раздался всплеск вёсел, и послышались звуки скрипки. И снова зазвучала русская народная песня, любимая песня Басаргина.
Кира глухо вскрикнула и, вырвавшись из рук мужа, откинулась на спинку кресла.
Взбешённый Керведек бросился к окну. Окно было открыто и лишь затянуто кисеей от мух. Ударом кулака пробил он ткань, расширил отверстие и высунулся наружу.
Перед окном блестела гладкая поверхность бокового канала, впадавшего в Большой канал. Гладь воды была пуста, и лишь одна тёмная гондола без фонаря быстро уплывала вдаль. На задней части каютки светились, словно озарённые электрическим светом, череп и две скрещенные кости.
Ещё мгновение, и гондола исчезла в темноте, а музыка стихла…
Тяжело дыша, вернулся маркиз к жене. Смертельно бледная Кира обливалась холодным потом и дрожала, как в лихорадке.
— Бедняжка, успокойся и не поддавайся этой гнусной комедии, — сказал он, нагибаясь чтобы поцеловать.
Кира порывисто обвила его шею.
— Я не должна тебе принадлежать. Мертвец встал между нами, — прошептала она и зарыдала.
Маркиз выпрямился.
— Ты не подумала о том, что говоришь. Нечего сказать, хорошо будет, если мёртвые мужья станут запрещать своим вдовам выходить замуж. Ведь это же дико! Нет! Над нами кто-то преступно и подло издевается. Но я буду искать и сыщу подлого мерзавца, который имеет наглость играть роль Басаргина, и тогда — горе ему! Вся эта история принимает вид сверхъестественной только потому, что мы ещё не нашли скрытой действующей причины. А теперь, дорогая, успокойся, а то ты расхвораешься.
Он уложил жену, дал ей сонных капель, а сам сел к ней на постель, держа дрожавшую ручку в своей. Ей было страшно, и она просила не оставлять её.
Когда Кира заснула, наконец, тяжёлым, тревожным сном, Керведек пересел к окну и задумался. В нём всё кипело и возмущалось. Необходимо положить конец этому преследованию, иначе она сойдёт с ума… Но что делать?
Он ни в каком случае не мог допустить, чтобы вся эта чертовщина была следствием оккультных причин. Он был для этого слишком скептичен. Вера в Бога у него был слаба, а в чёрта он совсем не верил. Воображать, что выходца с того света могут раздавать чаевые, носить букеты и иметь визитные карточки, да ещё и располагать гондолой, украшенной похоронными эмблемами, — это было для него идиотски глупо.
После долгих размышлений он решил прибегнуть к властям.
На другой день, утром, когда Кира ещё спала, он побывал у начальника полиции, рассказал ему подробно о преследованиях, жертвами которых оказались они с женой, и заручился обещанием, что в его распоряжении будут даны два ловких и опытных агента.
Затем он нашёл на противоположном краю Венеции другое помещение, расплатился в отеле и тайком повёз Киру, как бы на прогулку, чтобы сбить с пути преследователя. Багаж их должны были перевезти незаметно, ночью.
Оба агента были на посту, когда прибыл маркиз, и на его вопрос ответили, что никто не приходил — ни с каким букетом, ни с поручением.
— Ага! Каналья испугался полиции. Это хорошо. Надо надеяться, что ему нельзя будет нас беспокоить, а если вы господа, его поймаете, я каждому из вас дам по тысяче лир.
— Будьте спокойны, эччеленца. Если только его можно будет взять, уж мы его схватим, и он больше не будет Вас тревожить.
Очень довольный, напевая шансонетку, маркиз вошёл к себе. В спальне перед туалетом сидела Кира и заплетала косы на ночь. Она была бледна, и маркиз с ужасом заметил, насколько она изменилась за эти дни. Он подвинул к туалету кресло, сел и привлёк жену к себе на колени.
— Мне тяжело смотреть на тебя, дорогая. Ты так побледнела и осунулась, — нежно сказал он, целуя жену. — Соберись же с силами, призови на помощь здравый смысл и не огорчайся этой глупой историей. Не может же мёртвый выходить из могилы! Какой-нибудь негодяй, завидуя нашему счастью, придумал это дьявольское преследование и загримировался покойником.
Кира прижалась щекой к лицу мужа, обвила руками его шею и дрожащим от слёз голосом ответила:
— Ах, если бы ты знал всё, ты бы может, не смеялся!
— Чёрт возьми! Ведь не убила же ты Алексея! Я свидетель, что он был совершенно здоров ещё за пять минут до смерти.
— Конечно, не своими руками… Но… как, я не могу тебе этого рассказать. — Она остановилась, и лицо её покрыл лихорадочный румянец.
— Да я и знать ничего не желаю. Бог весть, какие бредни могут прийти тебе в голову при твоих расстроенных и возбужденных нервах. Я повторяю только, что если дать право покойным мужьям мешать их жёнам снова выходить замуж, то мир вверх дном перевернётся. Нет, кто умер — тот мёртв, и дай Господь царство небесное, а я жив и хочу счастья на свою долю.
И он покрыл её лицо страстными поцелуями.
Вдруг Кира вздрогнула, с ужасом увидав, что с лицом мужа происходит какое-то странное превращение.
Глаза его, за миг перед тем полные любви и огня, подёрнулись словно дымкой и ввалились, лицо стало покрываться смертельной бледностью, вытягиваться худеть, а вокруг подбородка показался черноватый пар.
Потом взгляд его снова ожил, но уже то были не чёрные глаза Керведека, а на неё с дьявольским выражением глядели серые глаза Алексея Аркадьевича.
Кира оцепенела от ужаса, и волосы зашевелились на голове. Удушливый трупный запах потянул ей в лицо и одурманил её, ей казалось, что она умирает. Она не могла шевельнуться, костлявые руки скелета держали её, как в тисках, а горячая грудь мужа превратилась будто в ледяную глыбу.
В эту минуту искаженное лицо призрака придвинулось к её лицу, на неё пахнуло холодом, и ясно прозвучали слова:
