Мария Михайловна перехватила его взгляд.
— Ох, этот мерзкий котище! Так бы, кажется, и схватила за шкирку, да вышвырнула вон! Только к нему не подступишься — когтями порвет. Злющий, что тигра! Я его к себе в комнату не впускаю, так он в коридоре дежурит Женечку ждет. Куда она — туда и он, а вернее, наоборот. Мне иногда сдается, что это кот её водит, словно пастух теленочка на веревочке. Эх, кабы разорвать эту веревку, только на то у меня — у старухи — сил недостает. Тут другие силы играют — невидимые. А ты сможешь, — очень твердо сказала старушка, глядя Никите в глаза.
— А откуда он взялся — этот кот? Он, что, давно с Евой живет?
— Да, почитай, с тех пор как матушка её померла, — царствие ей небесное, — с тех пор этот негодник и объявился. А откуда взялся — про то я не знаю. Может, пристал на улице — Женечка очень животных любит. А может, ей кто его отдал… Только хорошо бы, чтоб сгинул этот поганый кот без следа. Так и зовет её, так и тянет!
— А куда? К тетке? Я слышал про Евину тетку, которая в Самокатном переулке живет…
— Да, есть такая, — бабушка Маша отвела взгляд, и Никита понял, что ей отчего-то не хочется говорить об этом.
— А ты ступай за ней, сынок — сам все и узнаешь. Мне ли вас, молодых, учить как за дружечками своими приглядывать, чтобы отвести от беды. А беда — она ведь возле Женечки ходит. Ох, мальчик милый, близко она! Неужели сам ты не чувствуешь?
И она взглянула в упор на парня своими прозрачными выцветшими глазами, которые когда-то цвели и сводили мужчин с ума. И взгляд её был участливым, дружеским, но в то же время и испытующим, словно она спрашивала его: ну, что медлишь? Или сил у тебя маловато? Разве не знаешь, что за любовь свою надо сражаться, что многого не добьешься, сидя за печкой в тепле?
— Ну, Марья Михайловна, я пойду. Спасибо вам., - он вздохнул, собираясь с силами. — Я все сделаю… — он хотел ещё что-то сказать, но голос прервался.
Старушка его обняла. Трижды перекрестила.
— Ну, ступай с Богом. И помни — ты должен успеть до Рождества. Ты должен отвоевать ее! Но самое страшное время — сочельник. Про это раньше-то каждый помнил, а теперь немногие знают. Злые силы гуляют по земле в эту ночь. Чувствуют, что подступает конец их вольнице — Царь небесный рождается — наш спаситель земной. И ты поберегись в эту ночь… Ты молитвы какие знаешь?
— Нет… — потупясь, ответил Никита.
— Эх ты, Аника-воин!
Бабушка Маша подошла к комоду, выдвинула верхний ящик, порылась в нем и достала сложенную вчетверо бумажку, всю исписанную мелким почерком.
— Вот, положи это за пазуху. Тут акафист Николаю Чудотворцу — он тебе поможет. Прямо у сердца эту молитовку держи и даже ночью с ней не расставайся. По крайней мере эти дни — пока вы с Женечкой с наваждением злым не разделаетесь… Ну, ступай с Богом! Да, поспеши — она уж небось подходит к остановке трамвайной. А если её уж и след простыл, на двадцать четвертый садись или на сорок пятый — и езжай до остановки «Елизаветинский переулок». Это через одну будет. А там увидишь мостик через Яузу, по нему перейдешь и про Самокатный переулок у любого спросишь. Это близко. Дом шесть, корпус два, второй этаж, а квартира… эх, номера квартиры-то я, старая, и не помню — да ты найдешь. И ничего не бойся — слышишь, Никита? Страх — самое верное их оружие, но ты ему не поддавайся. Ты о ней вспоминай и молитвой крепись — и все будет у вас хорошо…
И с этими словами Мария Михайловна проводила своего гостя до входной двери и захлопнула её у него за спиной.
Он вышел на улицу. Смеркалось. Поднималась метель. Странный вой почудился ему, — злобный, глухой, неистовый…
«В самом деле воет кто-то или это только кажется мне?» — подумал мальчик и прижал руку к груди. Там, у самого сердца лежал сложенный вчетверо листочек бумаги.
— Ты чего, в самом деле боишься, что ли? — нахмурился Никита. — Кончай дурью маяться! — велел он себе.
И едва не бегом кинулся к остановке.
На его счастье, Ева ещё не уехала. Кроме нее, ещё несколько человек поджидали трамвай на остановке. Возле её ног притулился кот, который здесь, на улице, казался существом вполне мирным и безобидным.
Никита притаился за углом каменной стены, проходящей вдоль их переулка, — за ней скрывались какие-то ветхие заводские строения, склады… Однако, он вполне мог и не прятаться — так пуржило, что Ева не разглядела бы его, даже подойди он к ней совсем близко…
Наконец, вдали показался грохочущий трамвайчик, весь озаренный светом. Он похож был на движущийся среди бури и мглы ковчег. Двери раскрылись люди устремились внутрь… Ева, подхватив кота на руки, взошла с передней площадки. Никита забрался с задней и спрятался за широкой спиной мужика, который стоял, широко расставив ноги и держал перед собой пушистую елку, обвязанную веревкой. Изредка, когда елочка покалывала ему лицо, он негромко и любовно поругивался. Блаженная улыбка блуждала по его широкому рябому лицу. Мужик был пьян.
Как и говорила Мария Михайловна, Ева сошла через остановку. Никита спрыгнул за ней. По счастью она не оглядывалась, а настойчиво шла вперед, несмотря на бьющую наотмашь метель, которая больно секла лицо. Выйдя на набережную, она некоторое время двигалась вперед против встречного движения машин, а потом, выждав, когда в их сплошном потоке образовалась брешь, скользнула в неё и перебежала дорогу.
Когда Никите удалось повторить её маневр, она была уже на мосту, что выгибался плавной дугой над Яузой. И в тоненьком её силуэте, вознесенном над городом, над рекой в свете вечерних огней, средь мелькающих снежных хлопьев, было что-то нереальное, сказочное… как будто город заснул, и ему снился сон… сон о маленькой эльфийской царевне, которая ждет жениха.
На другом берегу она снова перебежала дорогу, проскочив в просвет бесконечной вереницы машин. Кот по-прежнему восседал у неё на руках.
— Вот гад! — процедил сквозь зубы Никита. — Это точно — он как-то действует на нее. Может, этот кот заколдован? Или он оборотень? Слышь, Кит, — разозлился он на самого себя, — кончай дурака валять! Ты это… правильно Женька сказала — совсем поехал! Да-а-а, теперь-то я понимаю этого Шарикова из Булгаковского «Собачьего сердца»! Как он там говорил: котов душили, душили… душили, душили… Вот и я бы этого кажется придушил!
Он осекся… Ева исчезла.
А, нет! — она просто поднималась вверх по переулку, а в сплошной снежной мгле её небольшая фигурка была почти не видна… Никита решил больше не расслабляться и сосредоточенно двигаться за нею след в след, чтобы не потерять из виду.
