Рассказ мой подтверждают поросшие мхом развалины, которые высятся на утесе и видны с дороги.
Вассалы ненавидели барона за жестокость, и за злые дела король не принимал его ко двору, a соседи не пускали в дом. К худу ли, к добру ли, но случилось так, что этот дурной человек соскучился жить одиноко с лихими сподвижниками своими на вершине утеса, где его предки свили каменное гнездо.
День и ночь он ломал себе голову, придумывая развлечения по вкусу, что было нелегко, ибо он устал воевать с соседями, колотить слуг и вешать вассалов.
Легенда гласит, будто ему пришла на ум счастливая мысль, чему до тех пор не бывало примеров.
Зная, что рыцари других могущественных народов собирались огромным войском, чтобы отвоевать Гроб Господень, находившийся во власти мавров, он решил присоединиться к ним. Для того ли барон сделал это, чтобы очиститься от грехов — а их было немало, — проливая кровь за праведное дело, или для того, чтобы переселиться в такое место, где никто не знал о его позорных деяниях, нам неизвестно. Как бы то ни было, он собрал много денег, отпустил вассалов на волю, взяв с них громадный выкуп, оставил себе из всех владений только утес Сегре да четыре башни наследственного замка и исчез в одно прекрасное утро, к великому удовольствию старых и малых, равных и подчиненных.
Весь край вздохнул свободно на некоторое время, точно проснувшись от страшного сна.
Перестали качаться на деревьях трупы повешенных; деревенские девушки без помехи ходили по воду, с кувшинами на голове; пастухи не водили больше стада на водопой потайными горными тропинками, опасаясь при каждом повороте ущелья встретиться со сподвижниками своего возлюбленного сеньора.
Так прошло три года. Рассказы про «злого рыцаря» (другого имени ему не было) сделались достоянием старух, которые повествовали о нем притихшим детям бесконечными зимними вечерами. Матери усмиряли расшалившихся не в меру или плачущих малюток, восклицая: «Смотри, барон заберет!» Как вдруг, не знаю уж, днем ли, ночью ли, с неба или из ада, только страшный барон появился собственной особой меж прежних своих вассалов.
Я не берусь изобразить, как приняли этот неприятный сюрприз. Вы и так можете себе представить, особенно когда я скажу вам, что, вернувшись, барон стал требовать обратно проданные права; что возвратился он еще хуже, чем был. Перед отъездом он мог рассчитывать только на свое безделье, теперь же — только на свое бесстыдство, на копье да на полдюжины разбойников, таких же бессердечных, как и он сам.
Конечно, местные жители отказались платить дань, от которой уже откупились дорогой ценой; за это барон поджег их дома и жатву.
Тогда они обратились за правосудием к властелину, но барон посмеялся над указами владетельного графа, приказал их прибить на самой верхушке башни, а герольдов повесил на дубу.
Не находя другого средства к спасению, жители согласились между собою, препоручили себя Божьему промыслу и взялись за оружие; барон же собрал своих людей, призвал черта на помощь, засел в замке и приготовился к борьбе.
Она началась, страшная и кровавая. Бились всяким оружием, всюду и во всякое время — мечом и огнем, на горах и равнинах, днем и ночью. Тут уж не то что дрались, чтобы жить, а жили, чтобы драться.
Наконец правое дело одержало верх. Послушайте, как это случилось.
В одну темную-претемную ночь, когда на земле не слышно было ни звука и на небе не видно ни единой звезды, гарнизон замка, возгордившись недавней победой, делил награбленную добычу. Опьяненные вином, в полном разгаре шумной безобразной оргии, разбойники пели богохульные песни в честь своего адского покровителя.
Вокруг замка только и раздавались их нечестивые голоса, которые носились под покровом ночи, как носятся в вихре дýши прóклятых грешников.
Беспечная стража оглядела с высоты селение, которое мирно отдыхало, насколько можно было различить в темноте. Потом часовые спокойно заснули, опираясь на толстые древки копий и не опасаясь засады. Тогда несколько человек, решившихся умереть за правду, стали взбираться на утес и, скрытые тьмой, в полночь достигли вершины.
На остальное понадобилось немного времени: часовые одним прыжком перескочили преграду, которая отделяет сон от смерти; огонь смоляных факелов, подложенных под ворота и подъемные мосты, сообщился стенам замка с быстротою молнии; пользуясь всеобщим замешательством, нападавшие проложили себе путь в пламени и мигом покончили с обитателями звериного логовища. Все они погибли.
Когда приближающийся день высветил кусты можжевельника, обуглившиеся развалины башен еще дымились, и сквозь узкие бойницы легко можно было рассмотреть латы страшного барона, висевшие у одной из почерневших колонн пиршественной залы. Яркий луч солнца задел их, и они засверкали, меж тем как труп владельца замка, покрытый кровью и пылью, валялся в горячем пепле вместе с телами его мрачных сподвижников.
Время шло. Пустынные залы заросли тернием, плющ обвил массивные колонны, закачались голубые колокольчики, свесившись с каменных зубцов. Только неровное дыхание ветра, крики ночных птиц да шорох змей, пробиравшихся в высокой траве, нарушали мертвую тишину проклятого места. Непогребенные кости прежних обитателей замка белели в лунном свете, и по-прежнему виднелись латы барона, висевшие под черным сводом. Никто не осмеливался взять их, но множество небылиц порождало бесконечные слухи и страх у всех, кто видел, как сверкает сталь под солнечным лучом, или воображал в часы глухой ночи, будто слышит звон металла и протяжные, печальные звуки.
Несмотря на россказни об этих латах, которые втихомолку повторяли окрестные жители, все оставалось пока пустой болтовней. Люди покорились страху и скрывали его, как могли.
Если бы тем и кончилось, было бы прекрасно. Но, по-видимому, нечистый не удовольствовался делом рук своих и вмешался снова, конечно не без попущения Бога, которому было угодно покарать жителей во искупление грехов.
Небылицы, до поры так и остававшиеся небылицами, начали принимать осязательную форму и со дня на день казались все более вероятными.
И впрямь уже несколько ночей кряду наблюдалось странное явление.
Вдали, среди ночных теней, замерцали какие-то таинственные огни, и никто не мог объяснить, откуда они появились. То подымаясь вверх по обрывистым склонам утеса, то блуждая в развалинах, то колеблясь в воздухе, они скользили, сливались, исчезали и являлись снова, чтобы потом рассыпаться.
За один месяц это повторялось три или четыре раза — все по ночам. Смущенные жители селения беспокойством ожидали плодов этой странной новости, и, разумеется, они не заставили себя долго ждать: три-четыре поджога, похищение скота и несколько обезображенных трупов, сброшенных со скал в пропасть, повергли в ужас весь край на многое расстояние вокруг.
