— Да ну?! Ты только подумала о ней, и она — раз! — и сама переехала в твою сумку?
— Послушай, я не брала ее. Я ни разу к ней не притронулась. Но… — говорить об этом было — будто признать свою вину, будто осознавать, что она по-настоящему виновата, — но я на нее смотрела. Тогда, когда мы стояли и разговаривали. Я ее разглядывала. Я не брала ее, клянусь, что не брала!
Холли Мейор была ее лучшей подругой. Элла понимала, что для Холли это не так, что она в лучшем случае на втором месте, но считала, что этого достаточно. Надо же кому-то довериться. К тому же Холли с Флорой случалось повздорить, и тогда Элла ненадолго становилась «номером раз». А уж если люди считаются лучшими друзьями, они должны друг другу верить, и не таить никаких секретов.
— А еще я думала о рождественском вертепе, когда он вспыхнул.
Холли перестала раскачиваться на стуле. О происшествии в классе было запрещено говорить. Никто не поднимал эту тему — все притворялись, что поверили в дикое объяснение насчет радио, и «забыли» про остальное. Они разговаривали об Элле — какая она воровка, как она выпендривается, стараясь показать, что отличается от других. Но о летающих учебниках или о пожаре — ни-ни! О том, как мистер Мак-Налти вытащил из кармана и положил на свой стол фигурку младенца Христа, целую и невредимую, тогда как весь остальной вертеп был полностью разрушен, — об этом они тоже не говорили. Холли тоже не желала больше об этом слышать. Ни слова!
— Мой папа говорит: неважно, о чем ты думаешь, люди судят о тебе по твоим делам и по тому, что на тебе надето.
Элла почувствовала, что подружка пытается уйти от разговора. Она изучила Холли так хорошо, что будто иногда сама ею становилась. Они одинаково смотрели на мир, совпадали во мнениях относительно других людей. Элла доверяла взглядам Холли. Из них двоих Холли была лидером, Элла — ведомым, и пыталась обо всем думать так же, как ее подруга.
И вот теперь, когда Элла пытается объяснить кое-что важное, Холли уходит от разговора!
Как будто между ними поднималась стена — стена из страха.
— Знаешь, когда все вдруг начало летать по классу…
— Не хочу об этом говорить! — оборвала ее Холли.
— … и раздался этот странный звук…
— Заткнись!
— … ну, я почувствовала, что это из-за меня, только не могла ничего поделать.
— Это только потому, что ты не уверена в себе, и хочешь привлечь внимание!
— Что?!
— Ты просто хочешь, чтобы все смотрели на тебя и думали, какая ты особенная! Мистер Мак-Налти так говорит, и все считают, что это выглядит просто смешно и жалко.
— Что он говорит?!
— Он сказал, что ты просто выпендриваешься, и скорее всего потому, что сама не понимаешь, кто ты такая, или считаешь, что тебе дома уделяют мало внимания. И я думаю, что он прав, потому что твои родители вообще никакого внимания на тебя не обращают, особенно твой папа, если только не решит задать тебе взбучку. Но ты в этом не виновата, — признала она напоследок.
Элла, в ужасе от того, что наговорил о ней учитель, хотела услышать и остальное.
— Так как же я «выпендривалась»?
— Включила радио.
— Какое еще радио?
— Тот ужасный вой — мой брат сказал, что это какая-то там обратная связь. Он сказал, что ты вполне могла это сделать с помощью радио и маленькой колонки.
— У меня не было никакого радио!
— Он сказал, что Джимми Хендрикс делал такую штуку, когда записывал одну песню.
— Вот мой приемник, — защищалась Элла, указывая на древнюю магнитофонную деку. — Он работает от сети, в нем даже батареек нет. Как, спрашивается, я могла пронести его в школу?
— А как же ты тогда устроила весь этот шум?
— Я его не устраивала, я же говорю. Это из-за меня, но я ничего не делала нарочно. Чем больше я старалась его прекратить, тем громче он становился. Будто я хочу закричать, но не могу, а вместо этого получается этот вой.
— Как?!
Холли в самом деле не понимала, это стало ясно как день.
А Элла не могла объяснить. Если Холли не может почувствовать то, что чувствует она, как заставить ее понять? Элла и хотела бы найти слова, но не умела.
— Он много обо мне говорил?
— Мистер Мак-Налти? Он сказал: «Мы должны ее игнорировать, иначе выйдет, что она получит как раз то, чего добивается, — как будто мы вознаграждаем ее за такое поведение». И еще он сказал, что ты могла устроить по-настоящему опасный пожар. Весь класс мог погибнуть. Это такая идиотская выходка с твоей стороны, Элла!
— Что именно?
— Бросаться спичками.
— Да я никогда… Как бы я это сделала? Откуда у меня спички? В нашей семье никто не курит. И ведь все же на меня смотрели — что я, кстати, ненавижу! Не нужно мне никакое внимание, единственное, чего я хочу, — это чтобы меня оставили в покое. Так как бы я могла зажигать спички у всех под носом?!
— Сено и солома сами по себе не загораются!
— Послушай! Это как… как бы тебе сказать… что-то происходит, потому что я об этом думаю. Ты и вправду веришь, что я кидалась зажженными спичками? Да? И швыряла книжки в воздух? Все сразу? Одновременно?!
Холли под таким напором присмирела. Не в привычках Эллы было так кипятиться.
— Если ты можешь просто подумать о чем-то, и оно случается, — придумай нам немножко денег. Давай, подумай, что у нас в руках сто фунтов!
— Не говори глупостей!
— Ладно. Тогда подумай, что эта книжка висит в воздухе, — Холли схватила с письменного стола книгу и бросила ее Элле.
Ей было страшно, но она была готова к тому, чтобы ее убедили. Книга шлепнулась на кровать. Элла с сомнением поглядела на нее.
— Это никогда не случается по моей воле.
— Ты сказала, что это случается потому, что ты об этом думаешь. Так подумай сейчас!
— Это не совсем так…
— Ты такая свистушка, Элла! — Холли с облегчением вскочила на ноги. — Никто тебе не поверит. Все знают, что ты — лгунья. Тебя любили бы гораздо больше, если бы не это. И учителя тоже.
Элла не пыталась спорить. Она почувствовала, как тает возникшая было между ними отчужденность. Холли пыталась относиться к ней по-хорошему. Она просто решила, что Элла — лгунья, а это не так страшно. Уж про вранье-то Холли все понимала.
Но если Элла станет настаивать, если она заставит Холли поверить во все эти странности, они больше никогда не будут друзьями.
— Во всяком случае, — заговорила она, пытаясь удержать Холли, чтобы та не ушла домой, — мой папа ничего не говорил о переходе в другую школу. Я не получала никаких писем, или еще чего-нибудь. Они же не могут меня просто исключить. Или могут?
