Воздействие ее крови постепенно уменьшалось. Прояснившееся зрение вновь затуманилось, я снова ощущал свое тело. Наверное, я в чем-то стал сильнее, но волшебство и магия исчезли.
– Что с тобой, Мариус? – стараясь перекричать вой ветра, окликнул я. – Не сердись на меня! Не бросай меня! Я не могу…
– Тс-с-с, Лестат, – сказал он, вернувшись и беря меня за руку, – пусть тебя не беспокоит мой гнев. Он не имеет к тебе никакого отношения. Дай мне немного времени, чтобы прийти в себя.
– Только скажи мне, ты видел, что произошло между нами?
Он какое-то время смотрел на море, где на фоне совершенно черной воды белели пенные гребни.
– Да, видел, – наконец ответил он.
– Я взял скрипку и хотел поиграть на ней для них. Я не думал…
– Да, конечно, я понимаю…
– Я не думал, что музыка так на них подействует, особенно такая музыка, столь странная и чужая для них… ты же знаешь, как скрипка…
– Да, я понимаю…
– Мариус, она… она дала мне… и она взяла…
– Знаю.
– А он держит ее там! Она его пленница!
– Лестат, умоляю… – Он улыбнулся, и улыбка его была усталой и печальной.
– Запри его в темницу, Мариус, так же как это сделали они! И освободи ее!
– Ты бредишь, мой мальчик, ты просто бредишь.
Он повернулся и пошел прочь, жестом приказав мне оставить его в покое. Он спустился к самому морю и ходил взад и вперед по песчаному пляжу, не обращая внимания на лижущие его ноги волны.
Я вновь попытался взять себя в руки. Мне казалось, что, кроме этого острова, я вообще нигде и никогда не был, казалось нереальным, что где-то существует мир смертных и что невероятная трагедия Тех, Кого Следует Оберегать, и исходящая от них угроза неведомы никому по ту сторону этих мокрых, блестящих скал.
Наконец Мариус снова подошел ко мне.
– Послушай меня, Лестат, – сказал он. – К западу отсюда есть остров, который не находится под моей защитой. На его северной оконечности расположен греческий город со множеством прибрежных таверн, открытых для моряков всю ночь. Садись в лодку и отправляйся туда. Займись охотой и забудь обо всем, что здесь произошло. Уясни для себя те новые возможности, которые ты получил вместе с ее кровью. Но постарайся не думать ни о ней, ни о нем. А самое главное, постарайся ничего не замышлять против него. Перед рассветом возвращайся обратно в дом. Это не составит для тебя труда. Ты найдешь дюжину открытых дверей и окон. Сделай так, как я прошу. Ради меня.
Я опустил голову. Во всем поднебесном мире существовало только одно, что могло отвлечь меня и выветрить из моей головы все мысли – и благородные, и тревожные. Человеческая кровь, человеческое сопротивление и человеческая смерть.
Я без возражений направился по мелководью к лодке.
Почти на заре я взглянул на свое отражение в металлическом зеркале, висящем на стене грязного жилища моряка в одной из прибрежных гостиниц. Я увидел джентльмена в парчовом сюртуке и отделанной кружевами рубашке, с порозовевшим от недавно выпитой крови убитого мною человека лицом. За моей спиной распластался на столе мертвый человек. В руках он все еще сжимал нож, которым чуть раньше пытался перерезать мне горло. Там же стояла бутылка вина, в которое была подсыпана отрава и которое я упорно отказывался пить, придумывая разного рода шутливые отговорки, пока наконец он не потерял терпение и не решился использовать последнее средство. Его мертвый товарищ валялся на кровати.
Я продолжал смотреть в зеркало на молодого повесу с копной светлых волос.
– Что ж, не будь я вампир Лестат… – произнес я вслух.
Однако вся кровь мира не могла избавить меня от ужасных видений, возникших перед моими глазами, едва я вернулся к себе и лег отдыхать.
Я не мог перестать думать о ней и о том, ее ли смех я слышал во сне в прошлый раз. Я не мог понять, почему вместе со своей кровью она не послала мне никаких видений. Но не успел я закрыть глаза, как перед моим мысленным взором стали проноситься навеянные магией и потому находящиеся за пределами сознания картины одна восхитительнее другой. Мы вместе шли по огромному залу дворца – не этого, но тем не менее знакомого мне. Кажется, это был дворец в Германии, где сочинял свою музыку Гайдн. И она говорила со мной так спокойно и обыденно, словно делала это уже тысячи раз: «Расскажи мне обо всем – о том, во что теперь верят люди, о том, что ими движет, обо всех изобретениях и чудесных открытиях…» На ее голове была сделанная по последней моде шляпа с белым пером, прикрепленным к широким полям, и с белой вуалью, повязанной поверх шляпы и заканчивающейся бантом под подбородком. А ее лицо было таким юным…
Когда я открыл глаза, то сразу понял, что Мариус уже ждет меня. Действительно, я застал его в своей комнате. Он стоял возле пустого футляра от скрипки, повернувшись спиной к окну, за которым шумело море.
– Тебе придется уехать немедленно, малыш, – грустно сказал он. – Я надеялся, что у нас будет больше времени, но увы… Лодка уже готова и ждет тебя.
– Это из-за моего поступка? – в отчаянии от того, что меня прогоняют, спросил я.
– Он устроил погром в святилище, – ответил Мариус, но тон его голоса призывал меня сохранять спокойствие. Одной рукой он обнял меня за плечи, а в другую взял мою дорожную сумку, и мы направились к двери. – Я прошу тебя уехать, потому что только так мне удастся утихомирить его. Но я прошу тебя помнить не его гнев, а все то, что я рассказал тебе, и не сомневаться, что мы встретимся вновь.
– Ты боишься его, Мариус?
– Нет, что ты, Лестат. Ты можешь быть спокоен. Он уже не раз вытворял нечто подобное. Поверь, он сам не ведает, что творит. В этом я совершенно уверен. Он знает лишь одно: кто-то посмел встать между ним и Акашей. Необходимо только время, чтобы он впал в прежнее состояние.
Он снова использовал то же самое выражение: «впал в прежнее состояние».
– А она продолжает сидеть, словно не сходила с места?
– Я хочу, чтобы ты немедленно уехал, только потому, что не желаю провоцировать его, – сказал Мариус, выходя вместе со мной из дома и направляясь к выбитым в склоне горы ступеням. – Какой бы великой ни была наша способность одним усилием воли заставлять двигаться предметы, воспламенять их или причинять какой-либо иной вред, она не распространяется на большие расстояния. Вот почему я хочу, чтобы этой же ночью ты уехал и отправился в Америку. Так ты сможешь скорее вернуться ко мне, когда его возбуждение пройдет и он обо всем позабудет. А я не забуду ничего и буду тебя ждать.
Когда мы подошли к краю скалы, я увидел внизу стоящую в бухте галеру. Мне казалось невероятным, что я должен покинуть Мариуса и уехать с острова прямо сейчас.
