«Они тоже чувствуют это. Что бы это там ни было, но птицы ощущают его тоже».
Он снова начал карабкаться вверх, страх неожиданно придал ему силы. Прошел час, два. Стью боролся за каждый фут, за каждый дюйм. К часу дня до верха оставалось только футов шесть. Он даже видел края асфальта, нависавшие сверху. Всего лишь шесть футов, но склон здесь был слишком гладкий. Стью попытался проползти вверх, извиваясь, как змея, но щебень заскользил под ним, и теперь Стью боялся, что если он хотя бы пошевелится, то снова скатится вниз, возможно, сломав при этом и вторую ногу.
— Застрял, — пробормотал он. — Вот так дела. Что же теперь?
Теперь это «что» стало вполне очевидным. Даже без его движений земля начала скользить под ним. Стью соскользнул на дюйм вниз и отполз, чтобы найти опору для рук. Сломанная нога сильно болела, а он не захватил с собой таблетки Глена.
Он съехал вниз еще на пару дюймов. Затем на пять. Его левая нога теперь висела в воздухе. Только руки удерживали тело, но и они начали скользить, оставляя в сырой почве десять маленьких бороздок.
— Кин! — печально крикнул Стью без всякой надежды. Но пес неожиданно появился рядом. Стью схватил его за шею, уже не надеясь на спасение, хватаясь за то, что подвернулось под руку. Так утопающий хватается за соломинку. Кин не сделал ни единой попытки увернуться от этих объятий. Он зарылся в землю. На секунду они застыли, словно живые скульптурные изваяния. Затем Кин начал двигаться, раскапывая землю, когти его стучали по щебню и осколкам камней. Комья земли летели Стью прямо в лицо, и он закрыл глаза. Кин тащил его, дыша, как компрессор, прямо в правое ухо Стью.
Стью чуть-чуть приоткрыл глаза и увидел, что они почти наверху. Голова Кина была опущена, задние лапы яростно работали. Он преодолел еще четыре дюйма, и этого было достаточно. Отчаянно вскрикнув, Стью опустил шею Кина и ухватился за выступающий асфальт дороги. Тот обломился под его руками. Стью схватился за другой выступ. Два ногтя, загнувшись, сломались. Стью вскрикнул от пронизавшей его боли. Затем подтянулся, помогая себе здоровой ногой, и наконец — каким-то образом — задыхаясь и закрыв глаза, оказался на шоссе № 70.
Кин тоже выбрался. Скуля, он облизывал лицо Стью.
Очень медленно Стью сел и посмотрел на запад. Он долго смотрел в этом направлении, не обращая внимания на жару, наплывающую на него теплыми струями.
— О Боже, — произнес он слабым, прерывистым голосом. — Посмотри, Кин. Ларри. Глен. Ральф. Они погибли. Господи, все погибло. Все погибло.
Грибообразное облако зависло над горизонтом, как сжатый кулак поднятой вверх длинной руки из пыли. Края его клубились, начиная рассеиваться. Облако отсвечивало мрачным оранжево-красным цветом, как будто солнце решило зайти в середине дня.
«Огненный взрыв», — подумал Стью.
Они все погибли там, в Лас-Вегасе. Кто-то зазевался, и ядерное оружие взорвалось… огромная бомба, судя по виду и ощущениям. Может быть, взорвался целый склад. Глен, Ларри, Ральф… даже если они и не добрались до Лас-Вегаса и все еще продолжают идти… Они наверняка слишком близко, чтобы изжариться заживо.
Рядом с ним жалобно заскулил Кин.
Осадки. В какую сторону дует ветер?
Разве это важно?
Он вспомнил о своей записке к Франни. Было очень важно добавить то, что он только что узнал. Если ветер понесет радиоактивные осадки на восток, то это может доставить им множество проблем… но самое важное — они должны знать, что если Лас-Вегас был оплотом темного человека, то теперь он стерт с лица земли. И вместе с ним исчезли люди, как и смертоносные игрушки, лежащие и ждущие, чтобы их подняли. Он обязан дописать об этом.
Но не теперь. Сейчас он слишком устал. Подъем измучил, полностью лишил его сил, а вид огромного грибообразного облака истощил его даже больше. Стью не чувствовал никакого ликования, лишь глухую тоску и усталость. Он лег на асфальт, и его последней мыслью перед тем, как провалиться в сон, было следующее: «Сколько мегатонн?» Едва ли кто-нибудь узнает это или захочет узнать.
Проснулся он после шести. Грибообразное облако исчезло, но небо на западе стало зловеще-красным, как яркий рубец ожога. Стью подполз к линии обрыва и лег, снова чувствуя неимоверную усталость. Его снова трясло, поднялась температура. Он притронулся ко лбу, пытаясь определить, какая у него температура. Пожалуй, больше ста градусов.
Появился Кин с зажатым в пасти кроликом. Он положил тушку к ногам Стью и завилял хвостом, ожидая похвалы.
— Хорошая собака, — устало произнес Стью. — Молодец.
Кин завилял хвостом еще быстрее. «Да, я хорошая собака», — казалось, соглашался он. Но он продолжал смотреть на Стью, как бы ожидая еще чего-то. Ритуал был исполнен не до конца. Стью попытался понять, чего же не хватает. Мысли сменяли одна другую очень медленно; пока он спал, кто-то, казалось, залил их клеем.
— Хорошая собака, — повторил он и взглянул на кролика. Затем вспомнил, хотя и не был уверен, что у него остались спички.
— Апорт, Кин, — сказал он, в основном чтобы доставить приятное собаке. Пес побежал прочь и вскоре натаскал достаточно сухих веток.
Спички у Стью были, но дул сильный ветер, да и руки у него дрожали. Ему понадобилось много времени, чтобы развести костер. Лишь десятой спичкой он развел костерок, но тут же сильный порыв ветра задул огонь. Стью снова развел костер, заботливо закрывая костер телом и руками. У него осталось лишь восемь спичек. Он зажарил кролика, дал Кину его половину, а сам съел лишь немного. Стью подвинул Кину то, что осталось, но пес не стал есть. Он посмотрел на кролика, а затем жалобно заскулил.
— Ешь, мальчик, я не могу.
Кин принялся есть. Стью посмотрел на собаку и вздрогнул. Два его одеяла, конечно же, остались внизу.
Солнце садилось, запад полыхал буйством красок. Стью подумал, что это самый живописный закат, когда-либо виденный им в жизни… и он был отравленным. Он вспомнил, как некий лектор в начале шестидесятых с энтузиазмом рассказывал, что после испытаний ядерной бомбы целые недели наблюдались великолепнейшие закаты.
Из оврага, держа чтo-то в зубах, выбрался Кин — это было одеяло. Пес опустил одеяло на колени Стью.
— Эй, — гладя Кина, произнес Стью. — Ну ты и собака, тебе известно это?
Пес завилял хвостом, показывая, что ему это известно.
Стью завернулся в одеяло и передвинулся поближе к костру. Кин лег рядом, и вскоре оба заснули. Но сон Стью был поверхностным и тревожным, переходящим в бред. После полуночи он потревожил Кина, закричав во сне.
