– Извиним, Стью! – завопил Гарри Данбертон, и в зале засмеялись. «Как на загородном пикнике, – подумал Ларри. – Сейчас они запоют гимны. Собственно говоря, если бы Матушка Абагейл была здесь, они давно бы уже запели».
– В последний раз столько людей смотрели на меня, когда наша маленькая, но дружная средняя школа пробилась в серию «плэй-офф» по футболу, но тогда помимо меня у публики был еще двадцать один парень, на каждого из которых она могла глазеть, не говоря уже о девочках в мини-юбках.
Раздался взрыв искреннего хохота.
– Во-первых, я должен объяснить вам, откуда взялся временный Организационный Комитет, и как я там оказался. Нас было семеро человек. К нам и пришла идея этого митинга, чтобы мы могли хоть как-то организоваться. Нам предстоит много работы, а пока я хотел бы предоставить вам остальных членов нашего комитета, и я надеюсь, что часть своих аплодисментов вы приберегли и для них. Во-первых, мисс Фрэнсис Голдсмит. Вставай, Фрэнни, и покажись им, как ты выглядишь в своем платье.
Фрэн встала. На ней было надето красивое зеленое платье, а на шее висело скромное жемчужное ожерелье, которое в старые времена стоило тысячи две долларов. Ей бешено зааплодировали.
Фрэн села, красная от смущения, и прежде чем аплодисменты окончательно затихли, Стью продолжил:
– Мистер Глен Бэйтмен из Вудсвилля, Штат Нью-Хемпшир.
Глен встал, и аплодисменты возобновились с прежней силой.
Ларри был представлен предпоследним, и он встал, чувствуя, как Люси улыбается ему. Когда-то, – подумал он, – в прежнем мире, такие аплодисменты доставались человеку, который завершал концерт какой-нибудь песенкой вроде «Крошка, поймешь ли ты своего парня?»
Последним был представлен Ник, и аплодисменты в его честь оказались самыми громкими и продолжительными.
Когда они наконец затихли, Стью сказал:
– Это не записано в повестке дня, но почему бы нам не начать с исполнения государственного гимна? Надеюсь, мы все помним слова и мелодию.
Люди в зале снова поднялись на ноги. После паузы, когда каждый ждал, что начнет его сосед, приятный женский голос пропел первую фразу. Это был голос Фрэнни. Потом запели и все остальные.
Ларри тоже пел, а когда последний куплет был исполнен, и снова раздался грохот аплодисментов, на глаза ему навернулись слезы. Умерла Рита. Умерла Элис Андервуд. Умер Нью-Йорк. Умерла АМЕРИКА. Даже если они и смогут победить Рэнделла Флегга, то что бы они ни сделали потом, они никогда не смогут воскресить прежний мир темных улиц и светлых снов.
Стью зачитал первые пункты повестки дня: зачтение и ратификация Конституции и Билля о правах. Пение гимна произвело на него сильное впечатление, и не на него одного. Ползала было в слезах.
Никто не потребовал зачтения документов, подлежащих ратификации – что было бы вполне справедливо с точки зрения парламентского процесса, – и Стью был всем за это глубоко благодарен. Чтение давалось ему не так-то легко. Глен Бэйтмен встал и предложил принять оба документа.
Кто-то закричал из задних рядов:
– Я поддерживаю!
– Предложение выдвинуто и поддержано, – сказал Стью. – Те, кто согласны с предложением, пусть скажут «да».
– ДА! – прогремело на весь зал. Коджак, спавший рядом с местом Глена, приоткрыл глаза, моргнул, а потом снова положил морду на лапы. Через мгновение он вновь поднял голову, прислушиваясь к тому, как толпа награждала сама себя очередной бурей аплодисментов. Им нравится голосовать, – подумал Стью. – Это помогает им поверить в то, что они вновь владеют ситуацией.
– Третий пункт нашей повестки дня гласит… – начал он, и вслед за этими словами ему снова пришлось прочистить горло. Микрофон завыл на него, и на лбу у Стью выступил пот. Фрэн спокойно смотрела на него и кивала, чтобы он продолжал. – Избрание комитета из семи человек для управления Свободной Зоной Боулдера. Это означает…
– Господин Председатель? Господин Председатель!
Стью оторвался от своих пометок и почувствовал настоящий приступ страха, сопровождаемый чем-то вроде дурного предчувствия. Это был Гарольд Лаудер. Гарольд был одет в костюм и галстук, волосы его были гладко причесаны, и стоял он в середине центрального прохода. Когда-то Глен сказал, что оппозиция может сформироваться вокруг Гарольда. Но чтобы это случилось так скоро? Он надеялся, что пока этого не произошло. На одно мгновение ему пришла в голову мысль просто не заметить Гарольда, но и Ник, и Глен предупредили его, что ни в коем случае нельзя допускать, чтобы митинг производил впечатление заранее подготовленной и тайно спланированной акции. Он подумал о том, не ошибался ли он, когда решил, что Гарольд начал жизнь с новой страницы. Ну, вот сейчас и представится случай проверить.
– Слово предоставляется Гарольду Лаудеру.
Сидящие в зале повернулись и вытянули шеи, чтобы разглядеть Гарольда получше.
– Я хочу предложить избрать членов временного Организационного Комитета в Постоянный Комитет in toto.[2]
Гарольд сел.
Наступила мгновенная пауза. В голове у Стью вертелся бессмысленный вопрос: «Тото? Тото? Не так ли звали собачку из “Волшебника Изумрудного Города?”»
Потом снова раздались аплодисменты, перекрываемые десятками криков:
– Я поддерживаю!
Раз шесть Стью пришлось постучать по кафедре молоточком, чтобы публика успокоилась.
«Он спланировал это, – подумал Стью. – Эти люди изберут нас, но запомнят они Гарольда».
– Поступило предложение, – громко сказал он в микрофон, на этот раз не обращая внимания на его жалобные завывания. – Было предложено избрать всех членов временного Организационного Комитета в Постоянный Комитет Свободной Зоны Боулдера. Прежде чем мы перейдем к обсуждению этого предложения, я должен спросить, нет ли у кого-то из членов временного комитета возражений или отводов.
Молчание.
– Прекрасно, – сказал Стью. – Перейдем к обсуждению?
– Не думаю, что это необходимо, Стью, – сказал Дик Эллис. – Идея великолепная. Давайте голосовать!
Раздались одобрительные аплодисменты. Чарли Импенинг махал рукой, чтобы ему предоставили слово, но Стью проигнорировал его – характерный случай селективного восприятия, так выразился бы по этому поводу Глен Бэйтмен – и сказал:
– Пусть те, кто поддерживает предложение Гарольда Лаудера, скажут да.
– ДА! – завопили все, спугнув устроившихся под потолком ласточек.
– Кто против?
Никто не был против, даже Чарли Импенинг – во всяком случае, он не высказал свои возражения вслух. Стью перешел к следующему пункту.
