Он одаривает меня лучезарной улыбкой, прежде чем поворачивается и направляется к двери.
Я прислоняюсь к стене.
И медленно сползаю на пол.
Почаще сглатывай слезы, и начнет казаться, что в горле у тебя кислота.
Как же ужасно, когда сидишь тихо, так тихо так тихо, потому что не хочешь, чтобы видели, как ты плачешь не хочешь плакать, но губы все дрожат, а слезы вот-вот брызнут из глаз пожалуйста-молю-тебя-пожалуйста-прости-меня-пожалуйста-сжалься, может, на этот раз все будет по-другому, но все всегда одно и то же. Не к кому бежать за утешением. Некому довериться.
Зажги по мне свечу, шепчу я в пустоту.
Кто-то.
Кто-нибудь.
Если ты есть.
Скажи мне, что чувствуешь ее пламя.
Пять дней патрулирования — и ровным счетом ничего. Каждый вечер я веду группу, мы идем по безмолвной, скованной зимним холодом местности. Мы ищем скрытые проходы, замаскированные люки — любые знаки того, что под ногами у нас другой мир.
И каждую ночь возвращаемся на базу ни с чем.
Безрезультатные рейды последних нескольких дней, их ни к чему не приводящая напряженность наваливаются на меня, притупляя мои чувства, и повергают меня в какое-то оцепенение, которое я не в силах превозмочь. Каждый день я просыпаюсь и начинаю искать решение проблем, которые сам себе создал, но не могу найти.
Если она где-то там, он отыщет ее. И убьет.
Просто чтобы преподать мне урок.
Моя единственная надежда — найти ее первым. Возможно, я смогу ее спрятать. Или отпустить, сказав, куда идти. Или обставить все так, как будто она погибла. Или мне удастся убедить его, что она другая, лучше остальных, что ее надо оставить в живых.
Я рассуждаю, как жалкий, отчаявшийся идиот.
Я словно вернулся в детство и прячусь по темным углам в надежде, что он меня не найдет. Что, может быть, все обойдется. Что, может, в этот раз мама не будет кричать.
Как же быстро я становлюсь другим в его присутствии.
Я оцепенел.
Я выполняю свои обязанности с каким-то механическим усердием — это требует минимальных усилий. Двигаться — это достаточно легко. Принимать пищу — к этому я уже привык.
Я не могу оторваться от ее дневника.
Иногда у меня щемит сердце, но я все же переворачиваю страницы. У меня такое чувство, что я бьюсь о невидимую стену, как будто на голову мне натянули пластиковый пакет, и я не могу дышать, ничего не вижу и ничего не слышу, кроме грохота своего сердца.
В своей жизни я хотел очень немногого.
Я ни у кого ничего не просил.
И теперь я прошу лишь одного — дать мне еще один шанс. Возможность снова увидеть ее. Но если я не смогу найти способа остановить его, для нее у меня останутся лишь эти слова.
Эти абзацы и предложения. Эти буквы.
Меня охватила какая-то одержимость. Я везде ношу с собой ее дневник, каждую свободную минуту я пытаюсь разобрать слова, нацарапанные ею на полях, сочиняю истории по цифрам, которые она написала.
Я также заметил, что в блокноте не хватает последней страницы. Она вырвана.
Я все время гадаю зачем. Я сто раз тщательно просмотрел дневник в поисках других вырванных страниц, но ничего не нашел. Я чувствую себя в какой-то степени обманутым, зная, что есть фрагмент, который я мог пропустить. Это ведь даже не мой дневник, и ко мне он не имеет никакого отношения, но я столько раз перечитывал написанные ею слова, что они стали почти моими. Я выучил их почти наизусть.
Как это странно — видеть ее душу, не видя ее самой. Мне кажется, что она здесь, прямо передо мной. Мне кажется, что я знаю ее очень близко. В окружении ее слов я чувствую себя в безопасности, почти желанным гостем. Понятым и принятым настолько, что порой я забываю, что именно она всадила пулю мне в руку.
Я почти забываю, что она продолжает ненавидеть меня, несмотря на то что я в нее влюбился.
А я действительно влюбился.
Безоглядно.
До безумия. И я прошел через него. Никогда в жизни я не ощущал ничего подобного. Мне знакомы стыд и трусость, слабость и сила. Я познал ужас и равнодушие, самоуничижение и отвращение. Я видел то, что доводится увидеть далеко не каждому.
И все же я не испытывал ничего похожего на это жуткое, ужасное, парализующее волю чувство. Я чувствую себя искалеченным. Отчаявшимся и теряющим контроль над собой. И с каждым днем мне становится все хуже. Передо мной разверзается бездна, где нет ничего, кроме боли.
Любовь — это жестокая, бездушная тварь.
Я свожу себя с ума.
Я падаю на кровать прямо в одежде. В куртке, в ботинках, в перчатках. Я так устал, что не осталось сил снять их. Из-за этих ночных рейдов у меня почти не остается времени на сон. Такое ощущение, что усталость въелась во все поры. Моя голова касается подушки. Я моргаю. Потом еще раз. И отключаюсь.
— Нет, — слышу я свой голос, — тебе нельзя здесь находиться.
Она сидит на моей постели, подперев голову рукой и вытянув скрещенные ноги. И хотя какая-то часть меня осознает, что это сон, другая часть, куда более сильная, не хочет соглашаться с этим. В глубине души мне хочется верить, что она действительно здесь, в нескольких сантиметрах от меня, одетая в короткое, облегающее платье, подчеркивающее ее формы. Но что-то в ней изменилось, цвета какие-то необычные, да и сама она словно трепещет. Ее губы приобрели насыщенный розовый оттенок, а глаза кажутся больше и темнее. На ней туфли, которые она раньше никогда бы не надела. И самое странное — она мне улыбается.
— Привет, — шепчет она.
Всего лишь слово — и мое сердце бешено бьется. Я отодвигаюсь от нее, чуть не ударившись головой о переднюю спинку кровати, и вдруг понимаю, что рана на плече исчезла. Я осматриваю себя. Обе руки действуют одинаково. На мне лишь футболка и шорты.
Она быстро меняет позу, встав на колени, и медленно подползает ко мне. Потом обхватывает меня ногами за талию. Я дышу часто-часто.
Ее губы почти касаются моего уха. Она еле слышно шепчет:
— Поцелуй меня.
— Джульетта…
— Я так долго шла к тебе.
Она продолжает улыбаться. Такой особенной улыбкой она никогда раньше меня не одаривала. Но теперь она моя. Она моя, она прекрасна, она хочет меня, и я не стану этому противиться.
Не захочу.
Ее руки стягивают с меня футболку. Она швыряет ее на пол. Наклоняется и целует меня в шею. Мои веки смыкаются.
Во всей Вселенной не найдется слов, чтобы описать то, что я чувствую.
Ее руки гладят меня по груди, по животу, ее пальцы скользят по резинке шортов. Волосы падают ей на лицо, щекоча мою кожу, и я сжимаю кулаки, чтобы тотчас не завалить ее на кровать.
