ГЛАВА ПЯТАЯ
Кто-то станет презирать меня? Его забота. А моя забота, как бы ни случилось, что я сделал или сказал что-нибудь достойное презрения.
Марк Аврелий. Размышления (Перевод А. К. Гаврилова)
От крика Диблиса, призывавшего свою жертву, я похолодела. Голос кока всегда был хриплым и грубым, но теперь, искаженный парами алкоголя, он превратился в шипящий свист.
— Утя! — протянул кок, и слово прозвучало как змеиное шипение. — Утя! — На сей раз после позорной клички последовали звуки, какими подзывают домашнюю птицу, чтоб покормить ее или зарезать.
Я лежала на койке, готовая к самому худшему. Я не могла уснуть, потому что беспокоилась о Каликсто. Если эти тревоги на минуту меня отпускали, приходила другая печальная мысль: Гавана уже близко, а я не знаю, что меня там ждет.
— Утя! — в третий раз донесся до меня голос кока.
Когда я не услышала отклика Каликсто, сердце у меня сжалось. Я подумала: неужто бедняга и вправду бросился за борт, предпочтя смерть позору? Я свесила с койки ноги в чулках и уже собиралась спрыгнуть, чтобы выбежать на верхнюю палубу и попытаться спасти… Но как раз в эту минуту я увидела Кэла, спускающегося по трапу в наш кубрик: сначала показались босые ступни, затем голени, за ними коленки со следами царапин. У меня хватило времени, чтобы отпрянуть, мигом взлететь на койку и притвориться спящей еще до того, как показались холщовые брюки. Лучше, чтобы он меня не заметил, подумалось мне. Вот так и вышло, что я притворилась пребывающей в царстве Морфея и смогла расслышать, как он мягко ступает по нижней палубе к своей каморке, как открылась ее деревянная дверь и, скрипнув, закрылась.
Не последовать ли мне за Каликсто туда, где его ждет пьяный, алчущий мести Диблис, уже разложивший свои мерзкие инструменты? Хоть я и не слышала звука закрывающейся щеколды, однако не сомневалась, что кок закрыл дверь, как только Кэл вошел. Может, выбить дверь или прибегнуть к моей способности двигать предметы на расстоянии, чем я забавлялась раньше, приводя в движение клавиши роялей под закрытой крышкой либо заставляя окна и двери в далеких комнатах громко хлопать? И все-таки я не имела ответов на эти вопросы. У меня вообще не было никаких определенных намерений. Я просто ждала. Потом ожидание стало невыносимым, и я отправилась на верхнюю палубу. Проскользнув мимо храпящих вахтенных к тому месту, откуда прошлой ночью я наблюдала за происходящим в каморке Диблиса, я снова встала на колени у вентиляционного люка. К счастью, Диблис оставил открытой решетку, чтобы ему и Уте было чем дышать в тесном, как гроб, помещении. Там все было готово. Я сразу поняла, что нынешней ночью Кэл не будет посажен в клетку, и почувствовала облегчение. Но тут же огорчилась, увидев, как он разом опрокинул предложенный ему стакан рома, хотя это не входило в его привычки. И тут прозвучали слова, возвестившие начало конца.
— Задницу! — приказал сидевший на койке Диблис, возбуждая себя рукой сначала легко, а потом яростно.
Низменное желание пьяницы было твердым, как алмаз, в отличие от его члена.
— Ладно, — произнес он наконец, — тогда давай хотя бы начнем тебя размечать, и первым изобразим огузок. Пойдет? Что на это скажет мой Утя?
Ответа, конечно же, не последовало.
— Снимай штаны, сбрось это рваное барахло. Ну? — И не дожидаясь, когда Каликсто сам начнет раздеваться, кок одним рывком сорвал с юноши ветхие брюки. — Теперь другое дело, мой мальчик. Пойдет. Ну-ка, повернись. Хорошо. Теперь повернись ко мне задом, наклонись. Ну! Mais non! Да не оборачивайся, нечего на меня смотреть! — И он пошлепал Каликсто рукой по ягодицам хлестко, словно кнутом. — Или ты хочешь получше рассмотреть вот это? — Диблис, глумливо лыбясь, кивнул в сторону бамбуковых игл. — Ну ладно, любуйся на них. Нравятся? Лучше тебе все-таки не смотреть, а то как бы мой Утя не грохнулся в обморок. Того и гляди, сомлеешь, когда покажется капелька крови или когда я тебя уколю покрепче.
Да уж, подумалось мне, сомлеет от одного маленького укола. Я тоже не хотела, чтобы Каликсто упал в обморок, ибо не сомневалась, что Диблис тут же воспользуется его беспомощным состоянием.
Диблис взял стоявшую рядом бутылку, плеснул немного рома на спину Каликсто, и жидкость потекла вниз, между ягодиц, еще розовых от шлепков. Затем кок протянул руку и размазал ром по коже юноши. Этого я вовсе не ожидала, как и сам Кэл. Еще большей неожиданностью стали для нас дальнейшие действия Диблиса: он снял с лампы стеклянный колпак, обнажив ее пламя. Сначала я подумала, что он хочет подержать над пламенем иглу, чтобы стерилизовать ее, — право, не знаю, как мне это пришло в голову. Но в действительности… Enfin, откуда-то появилась фосфорная спичка, Диблис коснулся ею тела юноши, спичка с шумом вспыхнула, и ром тут же воспламенился.
Прижав руку к сердцу, я отшатнулась назад. Что еще мне оставалось делать? Как только я пришла в себя, я увидела, что Каликсто тоже упал, только вперед. К счастью, сильного ожога он не получил — Диблис сразу сбил пламя куском фланелевой ткани.
— Ну что ты, Утя, — обратился он к своей жертве, — разве я сделаю тебе больно? Нет, папа Диблис на такое не способен. Это очистительный огонь.
И он со смехом похлопал себя по колену, призывая Каликсто вернуться на место.
Диблис. Истинное воплощение дьявола.
Не вставая с койки, возле которой стоял маленький столик, кок положил мертвенно-синюю руку на бедро юноши. Помял его тугую плоть, потом провел пальцами по ягодицам юнги (от огня покрасневшим не больше, чем от шлепков). После чего положил руку на его спину и несколько раз сильно толкнул мальчика вперед и вниз, так что тому пришлось наклониться и выгнуться, как выгибается кошка, желающая кота. Это зрелище доставило Диблису огромное удовольствие; в то время как Кэл закусил зубами кусок каната — скорее от стыда, чем от боли, — кок положил обе руки на его зад, разминая и растирая ягодицы, затем повел левой рукой вниз, все ниже и ниже, и ласково, как молочница, взялся за… Нет, излишняя délicatesse, то есть деликатность, не помешает мне продолжить мою повесть. Короче, старый развратник взял в левую руку зримые признаки мужественности моего Каликсто. Затем ударами ног заставил юнгу расставить ноги как можно шире. Теперь жертва оказалась полностью в его власти. Кэл не мог, никак не мог сопротивляться, и кок приступил к делу.
Диблис взял со столика очиненное перо — не стальное, а гусиное, что выглядело довольно архаично, — и с его помощью принялся наносить пунктирные линии будущей татуировки. Он поглядывал, как на карту, на запятнанный кровью рисунок — схему, с которой привык сверяться при рубке мяса.
