Антураж. Всего лишь антураж. Декорация, фон, на котором отлично видны уродливые человеческие тени.
Выглянул в окно. Со второго этажа канцелярии отлично просматривалась территория лагеря, очень похожего на самый настоящий лагерь смерти. От этого пейзажа его самого бросало в дрожь: слишком много ассоциаций, слишком много страшной реальности связаны с подобными «декорациями».
Но что поделаешь, если людей так впечатляют декорации? Возможно, если бы все сложилось иначе, Павел построил что-то другое. Например аквапарк или какой-нибудь Диснейленд. Только вот ему в один единственный переломный миг подвернулся этот бутафорский лагерь. Что ж, пусть будет лагерь.
Павел назвал его для себя «лагерем правды». Своей собственной правды. И он не питал иллюзий по поводу того, кто был хозяином в этом призрачном городе, словно вылезшем из ночных кошмаров. Нет, не он был здесь хозяином.
Подлинный хозяин здесь – страх.
В дверь постучали. Рустам легко втолкнул в кабинет Настю. Та не выглядела испуганной. Скорее уставшей и сердитой. Она вопросительно смотрела на Павла округлившимися глазами.
– Я в коридоре подожду, – сказал Рустам, вопросительно глянув на хозяина.
Павел кивнул. Дверь закрылась, он остался наедине с девушкой.
Некоторое время молчали. Такое молчание принято называть неловким. Но сейчас Павел просто переводил дух: он слишком долго был на ногах – слишком долго для своего больного тела.
Указал ей на стул – простой, деревянный, также подобранный декораторами согласно его требованиям. Ничто не должно отвлекать от самого главного – правды.
Павел устало прошел к своему месту за столом, опустился в кресло – куда более удобное, чем этот единственный стул, на котором, напряженно сжавшись, сидела теперь Настя.
«Красивая», – подумал вдруг Павел
Внутренне вздрогнул: что-то новое проснулось в нем, еще недавно равнодушно взиравшем на эту безликую массовку. Словно болезнь приоткрыла в душе невидимые шлюзы для забытых чувств. Что в ней красивого, в этой простой, усталой девчонке, да еще и в уродливой арестантской робе? Может, все дело как раз в одежде? Может, это просто уродливое, извращенное чувство, сродни взрослым играм в «учительницу» или «медсестру» – только с акцентом на насилии и подавление воли жертвы?
Чуть поводил головой из стороны в сторону, отгоняя наваждение.
– Ну? – напряженно произнесла Настя.
– Что? – вздрогнул Павел.
– Это вы меня спрашиваете? – насуплено сказала Настя. – Что вам от меня нужно? Когда вы меня отпустите?
Павел поерзал в кресле, собираясь с мыслями. Взгляд упал на картонную папку на столе. Папка пуста. Точнее, там чистый лист – такой же, как эта девушка для него. Это временное явление: нет человека, на которого нельзя составить персональное «дело».
Но это после, после… За окном каркнула ворона. Надо распорядиться, чтобы улучшили звукоизоляцию.
– Послушай, – медленно произнес он. – Я должен тебе объяснить…
Павел почувствовал, что говорит не то. Он уже столько лет не говорил «я должен»! «Я хочу», «я требую», «вы должны» – вот его каждодневный лексикон.
– Понимаешь, – с трудом продолжил Павел. – Я не хочу причинять тебе вреда…
– Так не причиняйте, – быстро сказала Настя.
Она начинала нервничать. Павел поспешил сделать успокаивающий жест.
– Пойми, – сказал он. – Это всего лишь кино… Игра.
Настя смотрела на него странным взглядом и молчала. Павел продолжил:
– Я хочу сказать тебе… Я хочу сказать тебе больше, чем остальным. Ты права: это не просто кино…
– Я ничего не говорила, – неожиданно осипшим голосом произнесла Настя.
Теперь Павел понял, что в ее лице странного. Страх. С ним происходят пугающие вещи, это трудно скрыть, и девушка заметила это. Но он спешил выговориться:
– Да, это не совсем кино… Меня не интересует то, что должны играть актеры. Мне интересны люди… Ты меня понимаешь?
Настя покачала головой, не сводя с Павла взгляда.
– Пойми, – произнес Павел, и в голосе пробилось страдание. – Вот я оказался в массовке… Ты вообще, знаешь, кто я? Нет? Ну, это не важно… Просто я – и в массовке… Тебе этого не понять. Нет, правда, не понять. Чтобы понять это, надо влезть в мою шкуру, почувствовать в руках власть над миллиардами… Нет, просто почувствовать мало – надо ощутить весь этот путь, когда ты, ничтожество, вдруг взбираешься на самый верх, туда! А-а… Любые наркотики по сравнению с этим чувством – чушь! Понимаешь?! Чушь!!! Ты – на вершине мира! И вдруг тебя берут за шкирку – и ты становишься в один ряд с никем, со статистами, с цифрами в отчетах, которые и не воспринимаются уже без шести нулей в придачу! Это-то ты понимаешь?!
Павел замолк, наткнувшись на взгляд Насти и понял, что перешел на крик и нависает теперь над столом, как скрюченная чертежная лампа.
– Вижу: не понимаешь, – дрожащим голосом проговорил он и сел. – Как можешь понять такие вещи ты, которая сама, без принуждения отправилась в эту жалкую массовку, будто тебе нужно еще какое-то подтверждение собственной ничтожности…
– А я вовсе не считаю себя ничтожеством, – тихо сказала Настя.
В глазах ее сверкнуло упрямство.
– Вот! Вот! – оживился Павел. – Я сразу заметил, что ты не такая, как они, ты другая! Ты не можешь быть в массовке…
– Чего вы хотите? – снова повторила Настя.
– Я хочу, чтобы ты поняла меня! – произнес Павел, и в голосе его послышалось отчаяние.
– А я совсем не хочу вас понимать, – сказала Настя. – Я хочу, чтобы вы отпустили меня. Меня уже скоро в розыск объявят…
Павел замер, уставившись в стену.
– В розыск… – проговорил он. – Ну, да, конечно. Нет, не успеют…
– Что не успеют?! – крикнула Настя.
– Ты главное, не беспокойся, – виновато произнес Павел. – Тебе я ничего не сделаю…
– Отпустите меня, – тихонько заскулила Настя.
Разговор, определенно, не складывался. Павел ощутил, как на него свалилась невероятная усталость. Нажал кнопку, спрятанную под столешницей.
Появился Рустам. Подхватил девушку под руки и буквально уволок ее. Настя не сопротивлялась, но двигалась вяло и тихо всхлипывала.
Павел чувствовал себя ужасно. Было одновременно и больно, и горько, и как-то невыносимо стыдно. Стыд был самым жгучим и болезненным чувством.
Зарычал – и принялся изо всех сил бить себя по щекам, стараясь привести себя в чувство. И когда в двери показался Зигфрид, он снова был в форме: холодный, расчетливый, злой.
– Что с базой данных?
– Везут спеца, босс. Скоро будет.
– Ладно, иди.
Зигфрид потоптался в дверях, вышел. Павел угрюмо посмотрел вслед.
Не нужно этой сентиментальности. Слишком мало времени. Верно заметила девчушка: скоро может начаться розыск. Точнее, он обязательно начнется. Надо только сделать так, чтобы розыск ни к чему не привел. Пока все не закончится.
