Елена Блонди - Хаидэ

А раздражение? Оно откуда?

Скрипели деревянные блоки, пропуская через желоба толстые лохматые веревки. Тойры взялись за канаты, согнув широкие спины с буграми мускулов. Жрецы с интересом ждали, тихо переговариваясь и выглядывая наружу, туда, где гром стих и только белая вода стояла сплошной пеленой, всасываясь беспорядочными гребнями волн.

Пастух задавил в себе ярость, переводя взгляд с худого костистого лица Охотника на лоснящееся лицо Ткача, и дальше, на ухмылку, кривящую красивые скулы Видящего. Они поглупели и вправду не видят, какая угроза исходит от этой дрожащей девки, облепленной мокрыми холщовыми тряпками? И мысленно одернул себя, раздувая мясистые ноздри. И хорошо, что не видят. Иначе они нащупали бы и эти внезапные мысли своего Пастуха. О том, что этой светлой — не маткой лежать в теплой рожальне, поглощая сытную тяжелую еду и отращивая живот снова и снова. Ей бы — темной княгиней, жаркой женой вечноживущего Пастуха, который тогда уже не Пастух. Князь, что растет все выше, над всеми гнездами, дергая все паутины и слушая, как отзываются они в чутких и властных пальцах…

Останавливая себя, Пастух резко подошел к самому краю и ступил наружу, выпрямляясь в текущей с черного неба сильной воде. По сторонам ползли вниз туго натянутые веревки. И прямо напротив стояла маленькая фигурка, со светлой монетой лица, почти неразличимого в ровном дожде и гаснущем боковом свете заката. Облизывая с губ небесную воду, Пастух простер толстые руки и приготовился говорить. Но перед тем как начать, дождался, когда его воля вытолкнет из нутра то, что зашевелилось там, в мертвой пустоте — живое. Стук сердца, не слышанный им пару сотен лет, радость собственной мечты, которая лишь для него, для его тела и ума. А еще, он усмехнулся, отправляя следом в темноту и эту усмешку тоже, — вкус небесной воды на губах, чистый и звонко хмельной. Как, однако, сладостны ощущения, что ведут к соблазну и гибели. Надо запомнить, что чувствуют короткоживущие, умирая от своих страстей. Это — сладко.

Бииви прыгал, пожимаясь от нетерпения, взмахивал кулаками и шевеля губами, морщил гармошкой широкий низкий лоб. Наконец, отошел от входа, приблизился к столу, за которым сидел Нартуз, и сказал с вызовом:

— Ну ты, как хочешь, Нарт. Сам пойду.

Нартуз не пошевелился, только глянул исподлобья небольшими цепкими глазами и снова уставил их на тяжелые кулаки, что положил перед собой на столешницу.

— И пойду! Прям вот, пойду!

Косматая короткая борода, которую Бииви еще недавно холил, радуясь, что выросла — первая, торчала вовсе стороны. Росла так, что теперь каждый месяц он, вздыхая, нещадно пилил ее ножом, чтоб укротить буйный рост. Но когда хотел казаться старше и суровее, то снова радовался, что она вот такая и солидно дергал обеими руками. Подергал и сейчас. На старшего это не подействовало.

Ну, хоть смеяться не стал, подумал Бииви, оставляя бороду в покое. С вызовом глядя на макушку Нарта, поросшую густыми коричневыми волосами, сделал снова шаг к арке. Еще один. Подумал и ступил обратно. И подскочил, когда тяжелый кулак с треском врезался в тесаное дерево стола.

— Что ты пляшешь, ровно телка перед быком! Хочешь идти — пошел отсюда! А я — думаю.

— Думает он, — пробормотал Бииви и с тоской оглянулся на арку. Издалека слышался смутный гул и смех.

— Что сказал?

— Да молчу я! — расстроенный Бииви сел у стены, разбросав ноги, и дернул крученый волос, растущий на коленке.

Нартуз ухмыльнулся и снова стал серьезным. Опять уставился на свои кулаки. Шевелил губами, будто разговаривал с ними и замирал, вроде они отвечали. Бииви скучно сидел, оставив в покое волосы на ноге, и плевал на пол, попадая в сложенные кольцом грязные пальцы.

— Зря ты так, Нарт. Я ж куда от тебя. Ты мне первейший дядька, третий брат второй жены моего отца. И друг. Вместе бы пошли, а?

Он вытер с ладони неудачный плевок, размазывая грязь. По круглому лицу расплылась мечтательная улыбка.

— Она там, эх какая. Ажно светит кожей. Ручки вот тута тоненькие, чихнешь и переломятся. А ноги, тут длинно, а тута вот кругло совсем. И гла-а-адкая.

— А то тебе показали!

— Ну. Ну я немножко видел, щеку видел и зад, когда вели. А еще волосы.

Он вытянул вперед широкую лапищу и пошевелил пальцами, будто перебирая пряди. И рассердился:

— Сейчас и смотрели бы! Если б не зазвал, Бии, ко мне, я думать буду! Я тебе думалка, чтоль? А ее там сейчас раздевают. Вот ей-ей раздевают! Ты слушай!

Из коридора гулко налетали голоса, стихали и усиливались, как волны, бьющие в каменную дырку прибрежной скалы.

— Дурак ты, Бии. Кто ж тебе даст светлую бабу? Вон у тебя женка, да сестры ее, и еще девки растут, из умелиц. Их и валяй. А эту без тебя поваляют.

Парень подогнул ноги и вскочил, выпячивая грудь, поросшую кучерявыми волосами. Подтянул засаленные короткие штаны, обнажая колени.

— Ты зря. Зря! Эту не дадут, но сказали жрецы, владыки наши, скоро пригонят таких же! И всех отдадут нам! Новая жизнь, Нартуз, совсем новая. Мой жрец мой Пастух говорил парням, скоро с тиритами будем брать себе лучших девок, с волосами, как шелковая пряжа. Наши будут! Нарожают нам сынов, чтоб снова, как раньше — могучие тойры, великие!

Он приплясывал, в упоении повторяя и повторяя слова, топырил локти, поводя плечами. И встал, наткнувшись на издевательский насмешливый взгляд.

— Могучие, говоришь? И в чем могутство?

— Как в чем? Не слыхал, я говорю — как в старые времена, как наши отцы, с лету мужчин горлом на нож, девок себе. Поселки спалить, ну скот позабирать, а то.

— Детей собакам, — подхватил Нартуз.

И Бииви, кивая, обрадовался:

— Детей — собакам! Э-э-э. Ну… Тьфу ты, какой ты, Нарт скучный стал. Совсем о хорошем не хочешь думать. Ты отравился, может? Винишко последнее — совсем рыготня. Ты, может, другого выпей, а?

Нартуз кивнул кулакам, о чем-то с ними договорившись. И встал, расправляя широченные плечи. Огладил жесткую короткую бороду.

— Ладно, Бии. Пойдем смотреть на твою светлую бабу. А Пень где?

— У своей любы Пень. Он все время теперь там. И жрец Целитель от него не отходит.

Он побежал вперед, откидывая шкуры с каменной арки.

— И чего тебе, Нарт, этот Пень. А скажи, и как он ее не боится? После пещеры рази ж можно к ней близко подойти, рот раскроет, зашипит и ядом забрызгает.

— Дурак ты Бии, снова. Парни ее с костра сымали и ничего, все живы. Кос хвалился, что даже за зад ее схватил и сиськи трогал.

— Когда это было.

Идя по сумрачному коридору и склоняя голову к плечу, чтоб не попадали на лицо капли с потолка, Нартуз вдруг заржал.