И знаете, что после этого сделал Глен Бейтмен? Этот хороший человек, рисующий плохие картины? Он подошел и пнул мертвого мужчину прямо в лицо. Гарольд даже захрипел, как будто это именно его пнули. Затем Глен снова занес свою ногу.
— Нет! — завопил Гарольд, но Глен все равно пнул мертвеца. Потом он обернулся, вытирая рот тыльной стороной ладони, но наконец-то его глаза потеряли то ужасное выражение, как у дохлой рыбы.
— Пойдемте, — сказал Глен, — надо поскорее выйти отсюда. Стью был прав. Это мертвое место.
Итак, мы вышли. Стью сидел, опираясь спиной о железные ворота в высокой стене, окружающей здание, и я захотела… о, продолжай, Франни, если ты не можешь признаться в этом даже своему дневнику, кому же тоща ты сможешь сказать? Я захотела подбежать к нему, поцеловать и сказать, что мне стыдно за всех нас, что мы не поверили ему. Стыдно за то, что мы так много говорили о том, как трудно было нам, когда разразилась эта эпидемия, а он едва выдавил из себя слово, в то время как этот мужчина едва не убил его.
О Боже, я влюбилась в него. Думаю, что со мной произошла самая, потрясающая в мире катастрофа. Если бы не Гарольд, я бы не упустила такой шанс.
Так или иначе (всегда существует это «так или иначе», даже теперь, когда у меня так ноют пальцы, что, кажется, вот-вот отвалятся), но именно тогда Стью впервые сказал нам, что он хочет отправиться в Небраску, что он хочет проверить свой сон. У него было упрямое, несколько смущенное выражение лица, как будто он знал, что ему придется вырвать немного покровительственного дерьма из рук Гарольда, но Гарольд был настолько взвинчен после нашего «путешествия» в это заведение в Стовингтоне, что не смог оказать ничего большего, чем просто словесное сопротивление. И даже оно прекратилось, когда Глен очень сдержанно признался, что прошлой ночью ему тоже снилась старуха.
— Конечно, это могло произойти только потому, что Стью рассказал нам о его сне, — сказал он, немного покраснев, — но сон был на удивление идентичным.
Гарольд ответил, что сон снился именно по этой причине, но туг Стью сказал:
— Минуточку, Гарольд, — у меня появилась идея.
Его идея заключалась в том, чтобы все мы взяли по листку бумаги и записали все, что сможем вспомнить из виденного во сне за последнюю неделю, а затем сравнить записи. Это был вполне научный подход, поэтому Гарольд не стал возражать.
Что ж, единственный сон, который преследовал меня, я уже записала раньше, и я не хотела бы повторяться. Я только скажу, что записала его, включая то, что касается тела моего отца, но исключив все, что касается ребенка.
Когда мы сравнили записи, результат оказался просто ошеломляющим.
Гарольду, мне и Стью, всем нам, снился «темный человек», как я назвала его. Стью и я представляли его как мужчину в монашеском одеянии, без определенных видимых черт — его лицо всегда оставалось в тени. В записи Гарольда говорилось, что этот мужчина всегда стоял в темном проеме двери, маня его «как сводник». Иногда он видел только его ноги и сверкание глаз — «как глаза ласки», так Гарольд описал это.
Сны Глена и Стью о старой женщине были очень похожи, и точек соприкосновения было очень много. В любом случае, оба они пришли к согласию, что живет она в округе Полк, штат Небраска, хотя и не могли сойтись в точном названии городка — Стью говорил, что это Хемингфорд Хоум, Глен же утверждал, что городок называется Хемингуэй Хоум. Но достаточно близко. Кажется, оба они считают, что смогут отыскать это место. (Запомни, дневник: я считаю, что это Хемингфорд Хоум.)
Глен сказал: «Это действительно удивительно. Такое впечатление, что все мы участвуем в некоем сложном психическом эксперименте». Гарольд, конечно, бурчал, но вид у него был такой, будто ему дали достаточно пищи для размышлений. Он согласился поехать только лишь на том основании, что «должны же мы ехать хоть куда-то». Мы выехали утром. Я была испугана, взволнована, но больше всего была рада убраться подальше из Стовингтона, который был мертвым местом. И потом я предпочитала эту старушку темному мужчине.
Не забыть: «Виси свободно» — значило не расстраиваться. «Класс» или «тип-ток» — означало, что все хорошо. «Без пота» — означало, что вы не беспокоитесь ни о чем. «Оторваться» — это хорошо провести время, и многие люди носили футболки с надписью ВСЕ ДЕРЬМО, так оно и было… так оно и есть. «Я на мази» — было совсем новым выражением (я услышала его впервые только в этом году), которое означало, что все идет очень хорошо. «Берлога» — старое британское выражение, было заменено на «конуру», что означало место, в котором вы жили до того, как разразился супергрипп. Было очень невежливо сказать: «Я рою твою берлогу». Глупо, правда? Но такова была жизнь.
Было уже за полдень.
Перион забылась тревожным сном рядом с Марком, которого они осторожно перенесли в тень два часа назад. Он то приходил в сознание, то снова терял его, и для всех было легче, когда Марк впадал в забытье. Остаток ночи он отчаянно боролся с болью, но после рассвета сдался и, когда он находился в сознании, от его криков у всех в жилах стыла кровь. Они только беспомощно смотрели друг на друга, Есть никому не хотелось.
— Это аппендицит, — сказал Глен. — Считаю, не осталось никаких сомнений на этот счет.
— Может быть, нам следует попробовать… ну, прооперировать его, — сказал Гарольд. Он смотрел на Глена. — Я не думаю, что вы…
— Мы убьем его, — мрачно ответил Глен. — И ты знаешь это, Гарольд. Даже если нам удастся разрезать его так, что он не истечет кровью до смерти, мы не отличим аппендикс от поджелудочной железы. Знаешь, там же нет никаких надписей, обозначающих органы.
— Но мы убьем его, если не сделаем этого, — возразил Гарольд.
— Ты хочешь попробовать? — язвительно спросил Глен. — Иногда ты поражаешь меня, Гарольд.
— Не вижу, чтобы вы придумали что-то стоящее в данной ситуации, — вспыхнув, отреагировал Гарольд.
— Прекратите, — прервал их Стью, — Что хорошего делаете вы оба? По крайней мере, пока кто-то из вас собирается вспороть его. Но об этом не может быть и речи.
— Стью! — почти выдохнула Франни.
— Что? — спросил он и пожал плечами, — Ближайшая больница находится в Моми. Нам не удастся довезти его туда. Не думаю, что мы сможем донести его даже до дорога.
— Конечно, ты прав, — пробормотал Глен, потирая рукой заросшую щетиной щеку. — Извини, Гарольд. Я так расстроен. Я знал, что такое могло случиться, — простите, обязательно случилось бы, — но я знал это только чисто теоретически. Здесь все совсем по-другому, не так, как в старом, уютном кабинете.
