Стью хлопнул его по плечу и отшвырнул сигарету.
— Идем, Томми. Пойдем домой.
Около четырех снова пошел снег. В шесть часов вечера совсем стемнело, асфальтовое покрытие дороги стало призрачно-белым. Стью сильно хромал, почти волочил ногу. Том спросил, не хочет ли он передохнуть, но Стью покачал головой.
К восьми повалил густой снег, занавесив все белой пеленой. Пару раз они теряли дорогу, натыкаясь на сугробы. Дорога стала скользкой. Том дважды падал, а в четверть девятого и Стью упал на больную ногу. Он сцепил зубы, чтобы не закричать. Том бросился ему на помощь.
— Все в порядке, — произнес Стью и поднялся на ноги.
А спустя двадцать минут из темноты раздался молодой голос:
— К-кто и-идет?
Кин зарычал, шерсть его встала дыбом. Том задохнулся от волнения. Еле слышный сквозь порывы ветра, раздался звук, вызвавший у Стью приступ панического ужаса: щелканье снимаемого с предохранителя автомата.
«Часовые. Они выставили охрану. Какая ирония, столько пройти и оказаться застреленными часовыми почти рядом с центром города. Вот это понравилось бы Ренделлу Флеггу. Действительно забавно».
— Стью Редмен! — крикнул он в темноту. — Это Стью Редмен! — Он громко глотнул. — А вы кто?
«Глупо. Вряд ли ты знаешь этого человека…»
Но голос, доносившийся из снежной круговерти, действительно казался знакомым.
— Стью? Стью Редмен?
— Со мной Том Каллен… ради Бога, не стреляйте!
— Это шутка? — Казалось, голос разговаривает сам с собой.
— Какая там шутка! Том, скажи что-нибудь!
— Привет, я здесь, — послушно произнес Том.
Последовала пауза. Вьюга вихрилась вокруг них. Затем часовой (голос был действительно знакомым) крикнул:
— В старой квартире Стью на стене висела картина. Какая?
Мысли Стью бешено заметались. В голове то и дело звучало щелканье оружия. Он подумал: «Более мой, я стою здесь, среди вьюги, и пытаюсь вспомнить, какая картина висела в моей квартире — старой квартире, сказал он. Франни, по-видимому, переехала к Люси. Люси обычно подсмеивалась над этой картиной, говоря, что Джон Уэйн, должно быть, выслеживал этих индейцев…»
— Фредерик Ремингтон! — что есть мочи закричал он. — Она называется «Тропа войны»!
— Стью! — крикнул часовой. Темная фигура материализовалась из снега, подскальзываясь на бегу.
— Не могу поверить…
А затем фигура оказалась перед ними, и Стью увидел, что это Билли Джеринджер, причинивший им столько хлопот прошедшим летом.
— Стью! Том! Боже, И Кин с вами! А где Глен Бейтмен и Ларри? Где Ральф?
Стью медленно покачал головой:
— Не знаю. Мы очень замерзли, Билли, пойдем к теплу.
— Конечно, супермаркет совсем рядом. Я позову Норма Келлогга… Гарри Данбартона… Дика Эллиса… черт, я разбужу весь город! Вот это да! Глазам своим не верю!
— Билли…
Билли обернулся, и Стью, хромая, подошел к нему.
— Билл, у Франни должен был родиться ребенок…
Билли застыл. А затем прошептал:
— Черт, я совсем забыл об этом.
— Она родила?
— Джордж. Джордж Ричардсон обо всем расскажет тебе, Стью. Или Дэн Латроп. Это наш новый доктор, он появился здесь через четыре недели после вашего ухода, раньше он был специалистом по заболеваниям уха, горла, носа, но он очень хороший и…
Стью, притянув к себе Билли, что есть силы тряхнул его.
— Что случилось? — спросил Том. — Что-то с Франни?
— Скажи мне, Билли, — сказал Стью. — Прошу тебя.
— С Франни все хорошо, — ответил Билли. — Она выздоравливает.
— Так говорят?
— Нет, я видел ее. Мы с Тони Донахью приносили ей цветы из теплицы. Теплица — это проект Тони, у него там растут не только цветы. Единственная причина, по которой Франни еще в больнице, — это то, что у нее были, ну-как-это-там-называется, римские роды…
— Кесарево сечение?
— Да, потому что ребенок шел неправильно. Но ничего страшного. Мы навестили ее на третий день после родов, это было седьмого января, два дня назад. Мы принесли ей розы. Думали, что ее нужно немного подбодрить, потому что…
— Ребенок умер? — хмуро спросил Стью.
— Он не умер, — ответил Билли, а потом с большой неохотой добавил: — Пока.
Стью внезапно оказался где-то очень далеко. Он слышал смех… вой волков…
Билли, как бы очертя голову, выпалил скороговоркой:
— У него грипп. У него Мертвая Хватка. Это конец всем нам, так все говорят. Франни родила его четвертого января, мальчик, шесть фунтов одна унция. И сначала все было хорошо, я думаю, все в Свободной Зоне напились от радости. Дик Эллис сказал, что это было как День Победы, а затем наступило шестое, и ребенок… он заболел. Вот так. — Голос Билли стал хриплым. — Он заболел, вот какой новостью я встречаю вас, извини, Стью…
Стюарт протянул руку, нашел плечо Билли и подтянул его поближе.
— Сначала все говорили, что он может поправиться, возможно, это всего лишь обыкновенный грипп… или бронхит… или круп… но врачи сказали, что у новорожденных не бывает таких болезней. Они обладают чем-то вроде естественного иммунитета, потому что они такие маленькие. А оба они, и Джордж, и Дэн… они видели столько случаев супергриппа в прошлом году…
— Что вряд ли они ошибаются, — закончил за него Стью.
— Да, — прошептал Билли. — Ты правильно понял.
— Что за жизнь, — пробормотал Стью. Он отпустил Билла и заковылял по дороге.
— Стью, куда ты идешь?
— В больницу, — ответил Стью. — Я хочу увидеть мою женщину.
Франни лежала без сна при включенном ночнике. Он отбрасывал пятно яркого света на левую сторону чистой простыни, которой она была укрыта. В центре пятна света обложкой вверх лежал роман Агаты Кристи. Франни не спала, но дрема потихоньку окутывала ее. Это было то состояние, когда мысли проясняются и таинственно переходят в сон. Она собиралась похоронить своего отца. Было не важно, что произойдет после этого, но она собиралась вытащить себя из шокового состояния, чтобы сделать это. Акт любви. Когда дело будет сделано, она сможет отрезать себе кусок клубничного пирога. Он будет большим, залитым сиропом, и очень, очень горьким.
Полчаса назад приходила Марси, и Франни спросила ее: «Питер уже умер?». И даже когда Франни спрашивала, время как-то странно двоилось, и она не была уверена, спрашивает ли она о Питере-малыше или о Питере — дедушке малыша, ныне уже покойном.
— Ш-ш-ш, с ним все хорошо, — ответила Марси, но в ее глазах Франни увидела более правдивый ответ. Ребенок, которого она зачала с Джессом Райдером, умирал где-то за четырьмя стеклянными стенами. Возможно, ребенку Люси повезет больше; оба его родителя были иммунны. Теперь Зона отреклась от ее Питера и возложила свои надежды на тех женщин, которые зачали после первого июля прошлого года. Это было жестоко, но вполне понятно.
