11:15 утра.
Городская свалка Иерусалимова Удела была когда-то обычным карьером, откуда таскали гравий, пока в 1945 году не наткнулись на глину и не откупили его. Свалка находилась в конце горной жилы, которая уводила от Бернс-роуд на две мили за кладбище Хармони-Хилл.
На дороге внизу Дад Роджерс слышал слабое тарахтение и чиханье газонокосилки Майка Райерсона. Но скоро этот звук должно было заглушить потрескивание пламени.
Дад работал сторожем на городской свалке с пятьдесят шестого. Его ежегодное переизбрание городским сходом превратилось в рутину и принималось без голосования при единодушном шумном одобрении. Он жил на свалке в аккуратной толевой пристройке с односкатной крышей, а табличка на косо навешенной двери гласила: «Сторож свалки». Три года назад он ухитрился выманить у скупердяев из выборного совета обогреватель и навсегда покинул свою городскую квартиру.
Дад был горбуном с забавно вздернутой головой, отчего казалось, что перед тем, как позволить Даду явиться на свет, Господь последним раздраженным шлепком свернул ее на сторону; свисавшие до колен, как у обезьяны, руки были на удивление сильными. Когда в скобяной лавке обновляли стены, то, чтобы загрузить старые полы в панелевоз понадобилось четверо мужиков. Под тяжестью досок грузовик заметно осел. Но Дад Роджерс единолично снял их оттуда — на шее проступили жилы, на лбу и руках синими кабелями вздулись вены. Он сам перевалил полы через борт.
Даду свалка нравилась. Ему нравилось обращать в бегство ребятишек, которые приходили туда поохотиться за бутылками, а еще нравилось направлять машины к тому месту, где в этот день сваливали мусор. Ему нравилось рыться в хламе — это была его привилегия сторожа. Он не сомневался, что, когда он вышагивает по горам мусора в болотных сапогах, с пистолетом в кобуре, мешком за плечами и складным ножом в руке, над ним насмехаются. Пускай насмехаются. Тут попадалась медная проволока, а иногда целые моторы с нетронутой медной обмоткой, за медь же в Портленде платили хорошо. Бывали разломанные письменные столы, стулья и диваны — вещи, которые можно было подправить и продать на дороге 1 охотникам до антиквариата. Дад обманывал торговцев, а те, извернувшись, обманывали дачников — но разве не это вращает мир? Два года назад он нашел кровать с шишечками и покореженной рамой и продал за две сотни зеленых гомику из Уэллса. Гомик впал в экстаз из-за подлинного новоанглийского происхождения этой кровати, понятия не имея, как старательно Дад затер песком на изножье «Сделано в Грэнд-Рэпидс».
В дальнем конце свалки помещались негодные машины — бьюики, форды, что угодно — называйте, не промахнетесь. Господи Боже, что за детали люди оставляют в своих машинах, когда тем выходит срок! Лучше всего были радиаторы, но хороший четырехгнездный аккумулятор после того, как замочишь его в бензине, стоил семь долларов. Не говоря уж о ремнях безопасности, фарах заднего света, колпачках трамблера, ветровых стеклах, рулях и ковриках под ноги!
Да, свалка была прекрасна! Свалка была Диснейлендом и Шангри-Ла, слитыми воедино. Но лучше всего были даже не деньги, припрятанные в черную коробку, которую Дад закопал в землю под своим мягким креслом. лучше всего были костры… и крысы. По воскресеньям и средам с утра и вечером в понедельник и пятницу Дад выжигал участки свалки. Вечерние костры были красивей всего. Ему нравилось тусклое свечение, которое расцветало на всех газетах и коробках и выбивалось из зеленых пластиковых мешков с мусором. Но утренние костры нравились ему больше — из-за крыс.
Сейчас, сидя в мягком кресле и наблюдая, как от разгорающегося пламени в небо повалил жирный черный дым, заставивший чаек подняться повыше, Дад некрепко сжимал свой пистолет 22 калибра и ждал, когда же выйдут крысы. Если они появлялись — они появлялись целыми батальонами. Большие, грязные, серые, с розовыми глазами. По их шкурам прыгали маленькие блохи и клещи. Хвосты волочились сзади, как толстая розовая проволока. Дад обожал стрелять крыс.
— Да ты гильзы мешками закупаешь, Дад, — говорил внизу, в скобяной лавке своим звучным голосом Джордж Миддлер, подталкивая к Даду через прилавок коробки «ремингтонов». — За счет города, что ль?
Шутка была старая. Несколько лет назад Дад предъявил ордер на покупку двух тысяч патронов двадцать второго калибра с полыми наконечниками, и Билл Нортон угрюмо послал его куда подальше.
— Ну, — отвечал Дад, — ты ж знаешь, это дело — чистой воды служба обществу, Джордж.
Вот. Вон та здоровая, жирная, хромающая на заднюю лапу будет Джордж Миддлер. В пасти она держала что-то, с виду напоминавшее разодранную цыплячью печенку.
— Иди сюда, Джордж. Вот так, — сказал Дад и нажал курок.
Его 22-й отозвался равнодушно, недраматично, но крыса два раза перекувырнулась и лежала, подергиваясь. Полые наконечники — вот в чем фокус. Дад собирался в один прекрасный день обзавестись крупнокалиберным оружием — 45-м калибром или «магнумом» и поглядеть, что будет твориться с маленькими мерзавцами.
Теперь следующую. Эта будет той маленькой шлюшкой Рути Крокетт — той, что ходит в школу без лифчика и всякий раз, как Дад проходит мимо, сдавленно хихикает, толкая приятельниц локтем в бок. Бэнг. До свиданья, Рути. Крысы как сумасшедшие прыснули в дальний конец свалки, ища защиты, но раньше, чем они исчезли, Дад уложил шесть тварей — хорошая утренняя охота. Если он вылезет из кресла и пойдет посмотреть на них, окажется, что клещи бегут с остывающих трупиков как… как… ну, как крысы с тонущего корабля. Это вдруг показалось Даду восхитительно забавным. Запрокинув странно вздернутую голову, он откинулся на горб и разразился долгим, громким, спазматическим смехом, а огонь тем временем прокрадывался сквозь мусор цепкими хваткими оранжевыми пальцами. Жизнь, несомненно, была прекрасна.
11
12:00.
Возвестив время ленча во всех трех школах и приветствуя полдень, отзвучал свои двадцать секунд громкий городской гудок. Лоренс Крокетт, второй выборный в Уделе, владелец «Южномэнского страхового общества и торговли недвижимостью Крокетта» отложил книгу, которую читал («Сексуальные рабы Сатаны») и поставил по гудку часы. Он подошел к двери и повесил на шторку табличку «Вернусь в час дня». Заведенный им порядок вещей не менялся. Он отправится в кафе «Экселлент», съест пару чизбургеров с гарниром, выпьет чашку кофе и, покуривая «Уильям Пенн», поглазеет на ноги Полины.
Он тряхнул дверную ручку, чтобы убедиться, защелкнулся ли замок, и ушел по Джойнтер-авеню к центру. На углу он остановился и посмотрел наверх, на дом Марстена. Там на подъездной дороге стояла машина — он так и видел ее, сверкающую и блестящую. От этого где-то в груди зашевелился тоненький червячок беспокойства. Около года назад он продал дом Марстена вместе с Деревенской Лоханью в комплексной сделке. Это была самая загадочная сделка в его жизни, а в свое время ему приходилось заключать сделки довольно странные. Владелец стоявшей там наверху машины, по всей вероятности, звался Стрейкером. Р.Т. Стрейкер. Как раз нынче утром Крокетт получил от этого Стрейкера кое-что по почте.
