– И в платье шелковое он меня оденет, – продолжает Бергетт.
Ей шестнадцать. Черные волосы. Бледная кожа. А Гилэйн в свои четырнадцать – нескладное нечто со светло-русыми волосами и легким загаром. Когда только успела? И у той, и у другой зеленые глаза, только у Гилэйн – цвета молодого винограда, а оттенок Бергетт больше напоминает змеиный яд. Обе – девицы на выданье, но кто возьмет их замуж? С такой-то матерью.
Мать зовет их резко и требовательно.
Бергетт безумно смеется, внезапно пихает Гилэйн так, что та едва не падает, и спускается по лестнице на первый этаж.
Прежде чем последовать за ней, Гилэйн смотрит из окна на деревню – лабиринт неряшливых хижин и кривобоких домов с мрачной каменной церковью во главе. Ее взгляд следует вверх по склону, к кромке леса. Того самого леса, страшного и опасного, в честь которого назвали их деревню.
– Пусть она оставит меня в покое, – шепчет она лесу. – Пожалуйста.
– Сходите за яйцами к Вдове, – приказывает мать, как только они доедают комковатую кашу, которую сами же и приготовили.
– Нет, – отвечает Бергетт.
Мать тут же отвешивает ей увесистую оплеуху. Бергетт в истерике заливается слезами. Как и пение, слезы предвещают неприятности – что бы ни сделала мать, сестра отыграется за это на Гилэйн. Сегодня ей точно попадет.
Да и что толку упрямиться? Все равно придется идти. Им обеим.
У матери есть три причины послать их к Вдове.
Первая: тогда они не путаются под ногами, пока она принимает «гостей» или просто бездельничает.
Вторая: им придется идти через лес. Ни один деревенский в здравом уме старается туда не соваться. Кто знает, какие опасности могут подстерегать на глухих тропинках? Волки, дикие кабаны, змеи, болотные огни и духи. Тем более дом Вдовы стоит в самых дебрях, а по пути так легко потеряться… Ну, или их может разорвать какой-нибудь дикий зверь. Мать, впрочем, никогда не призналась бы в том, что хочет от них избавиться.
Третья, последняя по порядку и по значению: скорее всего, сегодня к матери заглянет пекарь, а он любит яйца.
Когда они идут по деревне, кто-то швыряет камень – и попадает в Бергетт. Она в гневе оборачивается, но обидчик уже скрылся. Им может оказаться кто угодно. Все ненавидят деревенскую шлюху и ее детей. Даже мужчины – пока не переступят порог ее дома.
Обе девочки знают, что однажды наступит момент, когда им больше не удастся откладывать Смену – как мать это называет. Иначе говоря, придет время заняться ее ремеслом. Но они предпочитают об этом не задумываться.
Пока они поднимаются по склону и легкая поросль сменяется настоящим лесом, Бергетт снова заводит песню о рыцаре и леди.
Гилэйн хочет побыть в тишине и послушать шепот ветра в листве, шелест травы и лесные шорохи. Но просьба замолчать наверняка обернется чем-нибудь ужасным.
Подлесок раскрашен в два цвета – багрянец цветов и зелень побегов. Сам лес, густой и хвойный, кажется черным. Тени сгущаются между деревьев – сосен, кедров и елей, кустарников болиголова и остролиста, еще с зимы пестрящего кроваво-красными ягодами.
Солнце скрывается за кронами деревьев.
Неба больше не видно.
Бергетт резко прекращает петь.
– Ну а теперь, малявка…
Гилэйн убегает раньше, чем в ее лицо впиваются ногти – Бергетт объяснила бы глубокие царапины встречей с остролистом.
Гилэйн бежит быстро, как лань, подныривает под ветвями и перепрыгивает через торчащие из земли корни. Под ногами тут и там мелькают грибы, вереск и колючая трава. Бергетт справляется с препятствиями куда хуже и быстро остается далеко позади.
Тени сгущаются все сильнее – и яркий день прямо на глазах оборачивается ночью.
Ох, просто замечательно.
Поблизости ни единой тропинки. Ни одной приметы. Совершенно непонятно, как теперь добираться до хижины Вдовы.
«Надо было остаться. Или хотя бы броситься в другую сторону, – судорожно размышляет Гилэйн, пока мчится по лесу. – Зачем я побежала именно сюда?»
Но куда еще было бежать? Ноги сами принесли ее. Множество раз ей доводилось видеть, как злится Бергетт, но в этот раз на лице сестры отражалась такая жажда убийства, такая ненависть плескалась в глазах цвета змеиного яда, что Гилэйн просто бросилась наутек. И теперь она, словно загнанный зверь, мечется в поисках безопасного укрытия…
Но его нет.
Да и откуда бы ему взяться?
Она останавливается, только когда видит Древо – хотя задыхается, а бок то и дело пронзает острая боль. Добравшись до него, Гилэйн падает на колени, вжимает голову и ждет, когда Бергетт наконец настигнет и изобьет ее.
Древо – наполовину дуб. Или, вернее, два дерева, дуб и граб, корни которых переплелись так тесно, что они выросли практически на одном месте – и стали единым Древом.
В дремучей чаще, наполненной тенями, только Древо облачилось в зелень раньше срока. Листья еще не распустились до конца, но уже стали роскошной кроной, ажурной и раскидистой. С ветвей граба, словно сережки, свисают желтые метелочки соцветий.
Древо устремляется ввысь сквозь застилающую небо листву соседей. Сверху, разлетаясь золотистыми брызгами, льется водопад солнечного света.
Гилэйн медленно поднимает голову и рассматривает Древо, как будто в первый раз. Сейчас она действительно замечает кое-что новое – витки кем-то закрепленной виноградной лозы, обещающей к осени дать горсть синих ягод, и подвешенный на шнурке деревянный амулет. Некоторые ветки обвязаны лентами и тесьмой, ничуть не похожими на те, что можно увидеть в деревне.
На выцветшем переднике, который скрыт в переплетении ветвей, лежат медовые соты, зимние яблоки и ломти свежего хлеба.
В лесу полно птиц, но подношения они не трогают. Стоит тишина. Такая же зловещая, как в то мгновение, когда Бергетт прекратила петь.
А потом сестра все-таки ее находит. Она хватает Гилэйн за волосы и оттягивает ее голову назад. Та крепко зажмуривается, чтобы уберечь глаза…
Но Бергетт ее отпускает.
– Что это за жуткое место? – спрашивает она.
– Не знаю, – лжет Гилэйн, мимолетно удивившись, что ее хотя бы на время оставили в покое. Конечно, она знает.
– Как-то тут скверно. Готова поспорить, ты специально меня сюда затащила, – Бергетт пихает сестру, но без особого усердия. Ее мысли заняты другим.
Мгновение спустя она натыкается взглядом на алтарь у Древа, берет пару яблок, предложенных лесному богу, и откусывает сначала от одного, а потом от другого.
– Нет! Не надо! – умоляет Гилэйн.
Бергетт ухмыляется и продолжает их грызть.
Яблоки, да и вообще вкусная еда, перепадают им редко. У их непутевой матери нет своего сада, а «гости» зачастую не удосуживаются принести угощения.