— Нойон ждет вас! Он счастлив познакомиться с вами!
Теперь мне предстояло превратиться из воина в дипломата. У ханской юрты нас встретили двое придворных в остроконечных монгольских шапках с щегольскими павлиньими перьями. С низким поклоном они пригласили «чужеземного нойона» пожаловать к хану. Вместе со мной в юрту вошли также мой друг и татарин. Внутри, в пестром великолепии дорогих шелков, мы еле различили тщедушного морщинистого старичка с гладко выбритым лицом. Его лысый череп венчала остроконечная бобровая шапка, с верха которой спускалась к спине темно-красная шелковая лента, обвивающая павлиньи перья. На носу торчали огромные китайские очки. Он восседал на низких подушках, нервно перебирая четки. Это и был хан Солджака и настоятель буддийского монастыря. Он сердечно приветствовал нас и пригласил садиться поближе к пылавшему в медной жаровне огню. Молодая, на диво красивая ханша подала нам чай с китайскими сладостями. После чая мы закурили, и, хотя хан как лама не курил табак, он все же из вежливости подносил к губам предлагаемые ему трубки, угощая нас в ответ табаком из табакерки зеленого нефрита. Соблюдая этикет, мы ждали, что скажет нам хан. Тот поинтересовался, удачно ли проходит наше путешествие и каковы наши дальнейшие планы. Я был с ним откровенен и в конце рассказа просил его, если возможно, позаботиться об остальных моих спутниках и о лошадях. Хан охотно согласился приютить всех нас и тут же приказал слугам приготовить для нас четыре юрты.
— Я слышал, что чужеземный нойон — великий врач, — сказал наконец хан.
— Да, я умею лечить некоторые болезни, и у меня есть с собой нужные лекарства, — ответил я. — Но сам я не врач и занимаюсь другой наукой.
Этого хан уразуметь не мог. Он простодушно полагал, что человек, умеющий лечить какую-то болезнь, — обязательно врач.
— У моей жены вот уже два месяца болят глаза, — пожаловался он. — Помоги ей.
Я внимательно осмотрел глаза ханши. У нее был примитивный конъюнктивит от вечного дыма и грязи. Татарин принес мою аптечку. Я промыл ханше глаза борной кислотой и закапал слабый раствор сульфата цинка и немного кокаина.
— Вылечи меня, — взмолилась ханша. — Не уезжай, пока не вылечишь. Мы дадим вам все — овец, молока, муки. Я лью слезы целыми днями, и мои красивые глаза, которые муж сравнивал со звездочками, стали совсем красными. Я этого просто не вынесу. Не вынесу! — Капризно топнув ножкой, она кокетливо улыбнулась мне и спросила: — Ты меня вылечишь? Да?
Хорошенькие женщины всюду одинаковы, живут ли они на залитом огнями Бродвее, на величественных берегах Темзы, на оживленных бульварах шумного Парижа или в убранной шелками юрте на лиственничном склоне Танну-Ола.
Мы провели у хана десять дней, окруженные вниманием и заботой его семейства. За это время мне удалось полностью вылечить ханшу, очаровавшую восемь лет назад старого хана. Она радовалась как дитя и не выпускала из рук зеркальце.
Хан подарил мне пять великолепных лошадей, десять овец и мешок муки, который мы тут же сменяли на сухари. Мой друг, в свою очередь, вручил хану в качестве сувенира царскую банкноту достоинством в пятьсот рублей с изображением Петра Великого, а я присовокупил к этому небольшой золотой самородок, найденный мной на дне ручья. По приказу хана один из сойотов должен был сопровождать нас до Косогола. Ханское семейство в полном составе проводило нас до монастыря, находящегося в десяти километрах от «резиденции».
В монастырь мы не зашли, а остановились в «дугане», китайском торговом поселке. Китайские купцы глядели на нас враждебно, но тем не менее предлагали на выбор разные товары, особо обращая наше внимание на круглые бутыли (ланхон) со сладкой наливкой (мейголо). Но у нас не было ни серебряных монет, ни китайских долларов, и потому нам оставалось только с вожделением взирать на соблазнительные напитки. Заметив это, хан повелел отпустить нам пять бутылей за его счет.
Тайны, чудеса и новая схватка
Вечером того же дня мы подъехали к мутно-желтому озеру Тери-Нур. Его низкие, лишенные всякой привлекательности берега испещрены множеством крупных нор. Ширина этого священного водоема около восьми километров. Посередине озера смутно виднелось то, что было когда-то большим островом, а теперь на этом пятачке среди древних развалин росло только несколько деревьев. По словам проводника, еще двести лет назад никакого озера не существовало — на его месте возвышалась хорошо защищенная китайская крепость. Однажды ее комендант оскорбил старого ламу, и тот проклял место, на котором стояла крепость, и предсказал скорую гибель самого укрепления. Уже на следующий день из-под земли забил мощный источник, он затопил крепость и поглотил в пучине ее обитателей. По сей день во время бури воды озера выбрасывают на берег кости погибших воинов и их коней. С каждым годом вода в Тери-Нур прибывает, подходя все ближе к горам. Обогнув озеро с восточной стороны, мы начали подъем на заснеженный горный хребет. Поначалу дорога показалась нам легкой, но проводник предупредил нас, что это временно и дальше будет труднее. Действительно, спустя два дня подъем стал намного круче, сам склон лесистее, да и снегу изрядно прибавилось. Мы были у границы вечных снегов — вершины гор утопали в белой пене, переливающейся на солнце яркими блестками. Именно здесь, в восточной части хребта Танну-Ола, находятся его высочайшие точки. Проведя ночь в лесу, мы двинулись утром дальше. В полдень прямая тропа оборвалась, и проводник начал водить нас по склону зигзагами, однако всюду ему преграждали путь то глубокие расщелины, то преграды из поверженных деревьев и обрушившихся при обвале скал. Несколько часов мы остервенело пытались пробиться вперед, вконец измучили лошадей и в довершение всего неожиданно вышли к месту нашего последнего привала. Сойот, несомненно, сбился с пути, на его лице застыл неподдельный страх.
— Демоны заколдованного леса не пускают нас дальше, — прошептал он трясущимися губами. — Это плохой знак. Нужно вернуться в Каргу к нойону.
Только после моих угроз он неохотно двинулся в путь, явно не веря в успех. К счастью, охотник-урянхаец, прибившийся к нашему отряду, заметил зарубки на деревьях — приметы потерянной нашим проводником дороги. Идя по ним, мы выбрались из чащи, пересекли место былого пожарища — выгоревший участок лиственничного леса — и вступили в небольшую рощицу у подножия устремленного ввысь заснеженного горного пика. Смеркалось. Было ясно, что нам придется здесь заночевать. Поднялся сильный ветер, принеся с собой настоящую снежную бурю. Ничего не было видно — снег падал плотной стеной, слепил глаза и вскоре совсем завалил наш маленький лагерь. Обсыпанные белой крупой, похожие на привидений лошади плотно обступили костер, отказавшись от еды. Ветер развевал их хвосты и гривы и несся дальше в горы; он то грозно рычал, то протяжно и жалобно завывал. Где-то вдалеке раздавался унылый вой волков, иногда прерываемый истошным собачьим лаем; мы отчетливо слышали его, когда ветер дул с той стороны.
