Пока они возвращались на ферму, Гарденеру стало лучше. Кровотечение из носа уменьшилось до маленькой струйки. Он порядочно наглотался крови, пока была надета маска, и это должна была быть та самая кровь, которую в большом количестве он видел в своей блевотине. Он надеялся. Он полностью потерял девять зубов.
— Я хочу сменить рубашку, — сказал он Бобби.
Бобби без особого интереса кивнула.
— После этого пройди в кухню, — сказала она. — Нам надо поговорить.
— Думаю, да.
В гостиной Гарденер стянул рубашку, в которую он был одет, и надел чистую. Он позволил ей висеть поверх ремня. Он подошел к кровати, поднял матрас и взял пистолет. Он положил его себе в за пояс. Рубашка была слишком большой; он потерял много веса. Рукоятка револьвера сильно торчала, даже если он втягивал живот. Он задержался на секунду, удивляясь, что он готов к этому. Он считал, что дальше невозможно говорить о таких вещах. Тупая боль глодала его виски, и мир казался входящим в фокус и расходящимся медленными, пьяными циклами. Рот болел, а нос был набит сохнущей кровью.
Вот она, решающая игра, как в вестернах, которые писала Бобби. Высокий полдень в штате Мэн. Ваш ход, прошу.
Тень улыбки коснулась его губ. Все эти грошовые второкурсники-философы говорили, что жизнь — странная штука, но в самом деле это было чересчур.
Он вышел в кухню.
Бобби сидела на кухонном столе, глядя на него. Странный, полузаметный зеленый флюид циркулировал под поверхностью ее прозрачного лица. Ее глаза большие, странно деформированные зрачки — мрачно смотрели на Гарденера.
На столе стоял радиодинамик. Его принес по ее просьбе три дня назад Дик Эллисон. Тот самый динамик, который Хэнк Бак употребил для отправления Питса Барфилда в этот громадный небесный накопитель. Бобби потребовалось меньше двадцати минут для подсоединения его к игрушечному фотонному пистолету, который, она нацелила на Гарденера.
На столе были две банки пива и пузырек. Бобби должна была сходить в ванную и принести его, пока он менял рубашку. Это был его «валиум».
— Садись, Гард, — сказала Бобби.
Гарденер поставил защиту мыслей, как только вылез из корабля. Вопрос был в том, как много от нее осталось.
Он медленно прошел через комнату и сел на стол. Он чувствовал, как пистолет давил на желудок и пах; он чувствовал также его давление на свой мозг, тяжело лежавший под тем, что осталось от защиты.
— Это мне? — спросил он, показывая на пилюли.
— Я подумала, почему бы нам вместе не выпить пива, — ясно сказала Бобби. Как друзья? И ты можешь брать таблетки, пока мы беседуем. Я думала, это будет самый добрый вариант.
— Добрый, — задумчиво сказал Гарденер. Он почувствовал первый слабый толчок гнева. Зачем снова играть в дурака, песенка спета, но привычку надо ломать. Он сам был одурачен с избытком. Но тогда, — думал он, — может быть, ты — исключение из правила, Гард, старина Гард.
— Я беру пилюли, а Питер получил этот жуткий морской аквариум в сарае. Бобби, твое определение доброты претерпело охренительно радикальные изменения с тех пор, как ты плакала, что Питер принес домой мертвую птичку. Помнишь то время? Мы жили здесь вместе, мы выставили твою сестрицу, когда она пришла, и никогда не засыпали ее просьбами заходить еще. Мы просто хорошенько лягнули ее под зад. Он мрачно взглянул на нее. — Помнишь, Бобби? Это было, когда мы были и любовниками, и друзьями. Я подумал, вдруг ты забыла. Я мог бы умереть за тебя, детка. И я мог бы умереть без тебя. Помнишь? Помнишь нас?
Бобби смотрела вниз, на свои руки. Видел ли он слезы в тех странных глазах? Пожалуй, все, что он видел, было задумчивое размышление.
— Когда ты был в сарае?
— Прошлой ночью.
— Что ты трогал?
— Обычно я трогал тебя, — задумчиво сказал Гарденер. — А ты меня. И никто из нас не был против. Помнишь?
— Что ты трогал? — пронзительно закричала она на него, и когда она снова взглянула вверх, он увидел уже не Бобби, а свирепого монстра.
— Ничего, — сказал Гарденер. — Я ничего не трогал. — Презрение на его лице должно было быть убедительнее любых протестов, так как Бобби притихла. Она деликатно потягивала свое пиво.
— Не в этом дело. Все равно ты не мог там ничего сделать.
— Как могла ты сделать это с Питером? До меня не доходит. Я не знал старика, вторгшуюся Энн. Но я знал Питера. Он тоже готов был умереть за тебя. Как ты могла это сделать? Господи!
— Он поддерживал во мне жизнь, когда тебя не было, — сказала Бобби. В ее голосе была мельчайшая нотка неудобства, защиты. — Когда я работала круглосуточно. Он был единственной причиной, по которой здесь что-то сохранилось, когда ты сюда пришел.
— Ты, гребаный вампир!
Она посмотрела на него, потом в сторону.
— О Боже ж мой, ты делала такие вещи, и я помогал этому. Знаешь ли ты, как это больно? Я помогал! Я видел, что происходило с тобой… в меньшей степени я видел, что происходило с другими, но я даже помогал этому. Потому что я был сумасшедшим. Но ты это, конечно, знала, не так ли? Ты использовала меня так же, как использовала Питера, но, видимо, я не был так же хорош, как старая гончая, потому что ты даже не стала класть меня в сарай и втыкать один из тех грязных вонючих гнилых кабелей в мою голову, чтобы сделать это. Ты только подмасливала меня. Ты вручила мне лопату и сказала: «Иди сюда, Гард, давай выкопаем этого бэби и остановим полицию Далласа». Вот и все, не считая того, что ты и есть полиция Далласа. И я помогал этому.
— Пей свое пиво, — сказала Бобби. Ее лицо опять было холодно.
— А если я не буду?
— Тогда я собираюсь включить это радио, — сказала Бобби, — и открыть дыру в реальности, и отправить тебя… кое-куда.
— На Альтаир-4? — спросил Гарденер. Он придал голосу небрежность и зажал свои мысли.
(заслонить — заслонить — заслонить — заслонить)
Этим барьером в своем мозгу. Легкая хмурь снова сморщила лоб Бобби, и Гарденер ощутил ментальные пальцы, снова пробующие, копающие, пытающиеся выведать, что он знает, как много… и как.
Отвлеки ее. Взбеси ее и отвлеки. Как?
— Ты много совался в чужие дела, не правда ли? — спросила Бобби.
— Нет, пока я не понял, как много ты мне лгала. — И внезапно понял. Он получил это в сарае, даже не поняв этого.
— В большинстве ты сам себе лгал, Гард.
— О? А как насчет ребенка, который умер? Или того, который ослеп?
— Как ты узн…
— Сарай. Это куда ты ходишь подкрепиться, не так ли? Она не сказала ничего.
— Ты отправила их за батарейками. Ты убила одного и ослепила другую, чтобы достать батарейки. Боже, Бобби, как можно быть такой тупой?
