— Но, конечно же, имение достаточно велико, чтобы покрыть эти расходы, — предположил он с тревогой.
— Совершенно верно.
— И больше ничего, да?
— Ничего.
В последних произнесенных репликах было что-то, отчего Каллендер ощутил внутри пустоту. Он никак не мог избавиться от ощущения, что Фробишер с ним играет. Реджиналд смотрел на платок и думал, не прикрывает ли им стряпчий усмешку.
— Когда я сказал «больше ничего», — начал Каллендер, — я имел в виду, что на состояние моего дяди больше никто не претендует.
— Совершенно верно.
— А когда вы говорите, что имение достаточно велико…
— Я выражаюсь настолько понятно, как только умею, мистер Каллендер.
Фробишер высморкался и то ли закашлялся, то ли захрипел.
— Тогда выражайтесь еще понятнее, или чтоб вам провалиться, сэр! Сколько остается мне? Говорите же!
Фробишер убрал платок в карман и взял какой-то лист бумаги. Он бросил на него взгляд, моргнул и передал лист Каллендеру.
— Вам, — сказал он и замолчал, чтобы откашляться, — не осталось ровным счетом ничего.
Каллендер посмотрел на стол и начал вглядываться в структуру древесины. Узор странным образом показался ему любопытным, и внимание Реджиналда некоторое время оставалось полностью сосредоточено на столешнице; собственно, это продолжалось так долго, что стряпчий немного забеспокоился:
— Мистер Каллендер?
— Что?
— Не хотите ли бокал портвейна?
Каллендер издал смешок. Затем он понаблюдал, как стряпчий подошел к серванту и налил вина. Он подумал, что это очень мило со стороны старика. В голову ему ничего не приходило, только благодарность за то, что наливают выпить, но, как только он залпом проглотил портвейн, алкоголь привел его в почти вменяемое состояние. И тогда все его мысли понеслись так быстро, что у него чуть не закружилась голова.
— Ничего не осталось? — спросил он. — Что же со всем этим стряслось?
— Свои средства он растратил.
— Все? Но у него же, черт возьми, было огромное состояние!
— Так оно и было, мистер Каллендер. Даже его неудачные инвестиции в Индии не могли бы оставить его нищим — или, лучше сказать, оставить нищим вас? В этом отношении необходимо произвести некоторые бухгалтерские расчеты, но я сомневаюсь, что прибыли, которую вы сможете получить из колоний, хватит хотя бы на приличный ужин.
— А что случилось с остальным состоянием?
— То, о чем я уже говорил. Вы и не представляете, как много пожилых предпринимателей просыпаются в один прекрасный день и понимают, что дни их сочтены, а деньги, доставшиеся с таким трудом, почти не принесли им никакого удовольствия. Встав перед выбором, порадовать ему вас или себя, ваш дядя без колебаний предпочел последнее. Он, можно сказать, угас, на славу перед этим просияв. Женщины, само собой, а еще он много играл. Мне кажется, что если бы он выиграл, он вынужден был бы вам что-то оставить…
— Но растратить так много… — начал было Каллендер.
— На закате своих дней он стал весьма щедрым человеком. Немало денег ушло на бриллианты, и я сам помогал оформить дарственную на славный особнячок, который он преподнес одной из своих любовниц. Кроме того, он пожаловал солидные суммы некоторым слугам, и единственным условием для них было служить в доме до дня его похорон. Одного из слуг звали Бут, еще у него была горничная, ее звали, кажется, Элис. Сейчас они, должно быть, уже оставили службу.
Каллендер вспомнил, каким пустым стал его дом, — а он этого почти и не заметил, спеша посетить контору Фробишера и Джарндайса.
— Жалко, что я не выпорол ее еще сильнее, — пробормотал он.
— Что-что, прошу прощения?
— Так, ничего. Как бы то ни было, остается дом.
— Боюсь, он полностью заложен. Мне кажется, что дом он намеревался оставить вам, но ваш дядя, на удивление докторам и самому себе, прожил дольше, чем полагал, и средств у него оставалось совсем мало. Тем не менее вы сможете что-то получить, если успеете продать дом до того, как будет вынесен запрет на продажу заложенного имущества, что неизбежно произойдет. Еще, возможно, остался какой-то капитал после катастрофических убытков в Индии; как мне кажется, представитель вашего дяди уже сел на корабль, который держит курс на Англию. Некий мистер Найджел Стоун.
— Кузен Найджел! Этот полудурок! Неудивительно, что все прогорело.
Фробишер заглянул в еще один документ.
— Как я понимаю, эта должность предлагалась вам, но вы предпочли остаться в Лондоне и жить за счет вашего дяди. Или у меня неверные сведения?
Каллендер встал со стула и зашагал к двери. Распахнув ее, он обернулся, чтобы сказать свое последнее слово перед уходом.
— Я непременно буду оспаривать это завещание, — заявил он.
— И я с удовольствием взялся бы представлять вас, но настоятельно советую отказаться от этой затеи, потому что вы на самом деле единственный наследник. Проблема только в том, что все имущество было растрачено до того, как вы вступили в права наследования. Потратить на судебные издержки то малое, что вам досталось, было бы неразумно.
— Надеюсь, этот совет вы дали бесплатно, не так ли? — Каллендер в отчаянии осмотрелся. — Мне кажется, что старый выродок устроил все это мне назло.
— Ну, я бы не стал выражаться настолько резко, — высказал свое мнение Фробишер. — Мистер Каллендер! Вы забыли трость.
Каллендер развернулся в дверях и бросился обратно в приемную за своей тростью из черного дерева. Его так и подмывало с размаху сломать ее о стол Фробишера, но он вовремя остановил себя, понимая, что приобрести новую трость ему будет не по карману.
Реджиналд Каллендер отправился в ближайший паб и выпил, один за другим, три бокала чистого джина, но даже это не помогло ему избавиться от дрожи в руках. Выйдя из заведения, он зашагал к дому, где жила Салли, надеясь, что по пути успеет разобраться в своих мыслях.
Салли Вуд была, в некотором смысле, его любовницей, хотя он не питал глупых иллюзий насчет того, что лишь он один пользуется ее благосклонностью. Тем не менее он весьма гордился при мысли, что является, скорее всего, единственным из ее мужчин, с которого она никогда не брала плату. Он ей явно нравился. Каллендер испытывал удовлетворение, сознавая, что является самым изысканным кавалером из всех, с кем она встречалась в мюзик-холле. Однако, весьма вероятно, Салли видела в нем скорее племянника богатого пожилого джентльмена. Каллендер пытался представить, что она сказала бы, узнав о его бедственном положении. Говорить он ей об этом, конечно, не намерен, но весьма скоро ему будет уже непросто делать ей небольшие подарки и даже изредка водить ее в ресторан. На самом же деле сложнее всего ему будет с Фелицией; именно панические мысли о том, как ему скрыть от нее свою нищету, и толкали Реджиналда к дверям Салли.
