Кульминация, которая, к удивлению Каллендера, вызвала у него лишь раздражение, оказалась сущим пустяком. Фелиция, с притворной скромностью потупив глаза, стояла в освещенном газовыми фонарями вестибюле универсального магазина на Бейкер-стрит, держась за длинную, тонкую руку Себастиана Ньюкасла. Не приходилось сомневаться в близких отношениях между ними, и Каллендер, пусть и ощущая, что дальше ничего столь значительного уже не произойдет, закипел от злости. А когда тетя Пенелопа потащила его осматривать выставку, ему показалось, что Фелиция улыбнулась ей с благодарностью. Было понятно, что за все билеты заплатил Ньюкасл, и Каллендер, по правде говоря, в этом отношении не мог предпринять решительно ничего.
Экскурсия по галерее восковых фигур для Каллендера превратилась в кошмар задолго до того, как он оказался возле Комнаты ужасов. Экспонатов он почти не замечал, зато от его внимания не ускользнул ни один из тех взглядов, которыми обменивались его невеста и Себастиан Ньюкасл. Они, казалось, намеренно отставали от остальных, увлеченно беседовали на личные темы, в то время как Каллендер шагал вперед под напором толпы, а также тети Пенелопы — эту женщину он рад был бы удавить. Лицо Каллендера пылало, галстук душил его: может, Фелиция сознательно над ним издевается? Он так напряженно следил за идущей позади группы парой, что чуть было не сбил с ног экскурсовода, когда процессия неожиданно остановилась у двери, вход в которую преграждал шнур из алого бархата.
— Здесь мы завершим нашу экскурсию, — объявил человечек в синей форме. — То есть вы увидели основную экспозицию. Но за моей спиной, леди и джентльмены, за этим шнуром, за этой дверью, находится Мертвая Комната. Или, как ее еще выразительно называют, Комната ужасов в музее мадам Тюссо. Те из вас, кто приобрел билеты на эту необычную выставку, могут сейчас последовать за мной, но предупреждаю вас, что этот зал содержит изображения пороков и инструментов уничтожения. Здесь представлены самые отъявленные душегубы и злодеи прошлого и настоящего, а также подлинные орудия пыток и казни, в том числе и та самая гильотина, на которой расстался с жизнью король Франции. Кроме того, вы увидите изображения отрубленных голов короля и его королевы, Марии-Антуанетты, а также таких известных деятелей, как мистер Робеспьер, — все это подлинные слепки, которые непосредственно после казни выполнила своими умелыми руками мадам Тюссо, тогда совсем юная девушка, и было это более полувека тому назад. Эта выставка не для пугливых, да, леди и джентльмены, но вы предупреждены, и тех из вас, кто отважился посетить Мертвую Комнату, прошу следовать за мной.
Каллендер с некоторым удивлением наблюдал, как толпа постепенно растаяла: то ли побаиваясь, то ли жалея денег на билет, британская публика, по крайней мере в этот вечер, не склонна была любоваться ужасами. В итоге осталось всего четверо посетителей, и все они были из компании Каллендера, хотя, конечно же, возглавляла группу тетя Пенелопа. Она подчеркнула этот момент, вскрикнув от восторга, когда дверь в Комнату ужасов открылась и ее пригласили внутрь.
В зале было темно, — так и задумано, решил Каллендер, — и в первый момент ему показалось, что в сумерках их поджидает толпа. Когда глаза его привыкли к потемкам, он понял, что фигуры расположены группами, как заключенные, ожидающие приговора на скамье подсудимых. Он заметил, что среди экспонатов попадаются и женские фигуры; особенно привлекла его внимание весьма пожилая дама в сером платье. В целом же все они не производили особого впечатления, тем более это были всего лишь скульптуры.
— Так вот она, знаменитая Мертвая Комната, — громко произнес Каллендер, зная, что за ним идет Фелиция. — На вид не так уж и страшно. За вознаграждение в сто гиней я с удовольствием провел бы ночь среди этих оцепеневших злодеев.
— Простите, сэр, — с улыбкой ответил гид. — Эту награду предлагает Госпожа Молва, а не мадам Тюссо, которая вовсе не хочет, чтобы после десяти часов вечера, когда музей закрыт, здесь ходили посетители. Единственным живым человеком, которому позволено проводить ночь среди этих фигур, является сама мадам Тюссо.
— И вы и вправду на такое пошли бы, Реджиналд? — потрясенно спросила тетя Пенелопа, и Каллендер почувствовал некоторое удовлетворение, хотя ему было бы приятнее услышать реакцию Фелиции. Он осмелился посмотреть назад и с удовольствием отметил, что взгляд ее бледно-голубых глаз направлен на него.
— Конечно, этот приз кто-то просто выдумал, — сказал он. — Здесь и школьника ничем не напугаешь. Что это за два типа вот там? — Он указал тростью на парочку лохматых бандитов, в кепках и рваных шарфах.
— Что же, сэр, вы начали не в том порядке, как это принято, но посетителей сегодня так немного, что последовательность, думается, значения не имеет. Это Берк и Хэйр. Подонки, обворовывавшие могилы и убивавшие людей. Они крали трупы для изучения в анатомических лабораториях, а потом начали убивать, когда свежих трупов на кладбищах не хватало. Берк был казнен в тысяча восемьсот двадцать девятом году, по доносу своего подельника. Они оскорбляли мертвых и губили живых. Подлейшие типы, и эта композиция — одна из наиболее популярных у посетителей.
Эта история, напомнившая Каллендеру кое-что из его собственного прошлого, не особенно его позабавила.
— Конечно, такие пакости давно ушли в прошлое, — отметил он. — Теперь в медицинские школы поступают все необходимые им материалы.
— Но и сейчас находятся подонки, готовые грабить мертвых, — вмешался Себастиан Ньюкасл.
Рука Каллендера против его воли потянулась к карману жилета, где лежали часы дяди Уильяма. Он снова призадумался, насколько большой силой может обладать этот медиум, но потом отбросил все свои подозрения, а также воспоминания о спиритическом сеансе. То видение было вызвано гипнозом или усталостью, а может, каким-нибудь наркотическим препаратом, но со сверхъестественными силами, конечно же, не имело ничего общего.
— Как же люди могут быть способны на такие презренные поступки, — тихо проговорила Фелиция, и Каллендер снова почувствовал, что вот-вот покраснеет от стыда. А вдруг они что-то знают?
Тут ему вспомнилась строчка из старинной пьесы, на которую однажды его затащил дядя, — что-то насчет того, что совесть делает людей трусами, — и он решил не тревожиться. Все же он забеспокоился, когда отметил, что ни Себастиан Ньюкасл, ни Фелиция Лэм не сказали ему ни слова, если не считать формальных приветствий, пока не затронута была тема ограбленных покойников. Он в отчаянии начал искать, на что можно было бы переключить внимание, и тут случилось как раз то, что нужно, хотя вряд ли он рассчитывал на нечто подобное: тетя Пенелопа заверещала.
