– Скажи, Асмодей, – обратился Люцифер к своему слуге, – отчего ты пренебрегаешь моим подарком?
– Отнюдь, повелитель! – Склонился демон в раболепном поклоне. – Он вот уже семь веков хранится в башне замка Брюгенвальд[3]. Я стараюсь не вмешиваться в ход событий…
– Что ж, пожалуй, путь всё идёт своим чередом… – Согласился Люцифер. – Признайся мне, ты задумал новое развлечение, не так ли?
– Вы, как всегда правы, мой повелитель!
1472 год, Ватикан
Сорокалетний кардинал Родриго Борджиа, племянник самого Папы Каллиста III, был необычайно хорош собой. Он выделялся на фоне окружавших его священнослужителей. Борджиа был высок, атлетически сложен, его чёрные как смоль волосы густы, выразительные глаза имели красивый миндалевидный разрез. Если бы не его сутана, то он вполне мог бы сойти за графа или князя, предающегося развлечениям.
Родриго был весьма охотлив до развлечений, как впрочем, и все здесь собравшиеся служители нашего Господа. Если бы Господь узрел с небес, чем занимаются его верные слуги, то пришёл бы в ужас.
Каллист III, предчувствуя свою скорую смерть, решил организовать праздник и насладиться земными искушениями. Хотя сам он уже был достаточно стар и болен, но с довольствием созерцал совокупления своих молодых каталанов[4] и кардиналов с fornicatores[5]. В последнее время это было одно из его любимых развлечений. Каталаны и кардиналы не отказывали понтифику и охотно принимали участие в оргиях, удовлетворяя чудачества умирающего. Каллист любил поговаривать: «Уметь насладиться прожитой жизнью – прожить дважды».
И на этот раз праздник постепенно перерос в оргию, всё шло как обычно: священники напились, распалились и в самый подходящий момент появились ярко раскрашенные женщины в красных платьях.
Родриго любил fornicatores, особенно прельщало то, что они бесстыдно удовлетворяли любые его потребности. Иногда он затевал маленькие шалости, например, пихал женщинам шоколадные конфеты за корсаж, а затем извлекал их оттуда языком. Шутка с конфетами была самой любимой Каллистом. И в этот раз он желал насладиться ею:
– Родриго! – позвал он и тут же закашлялся кровью. – Я желаю, что ты откушал сладостей.
Племянник понимающе кивнул. Он взял из вазочки горсть конфет и направился к весьма симпатичной fornicatore. Она была смуглой, её кожа отливала медью, красивые скулы подчёркивали искусно наложенные румяна, глаза были умело подведены, отчего казались ещё больше и глубже.
– Как тебя зовут? – поинтересовался Родриго у девицы.
– Ваноцца Катанеи, – ответила она, понимая, для чего подошёл кардинал. Она быстро ославила шнуровку корсажа, отчего её прелестная грудь стала видна почти полностью.
– О, какие розы! – восхитился Родриго. – Не ослабляй более шнуровки и не лишай меня возможности насладиться маленькой шалостью.
После этих слов он высыпал из руки подтаявшие conffettos прямо на грудь прелестницы. Ваноцца слегка колыхнула своими прелестями и конфетки закатились в укромное местечко между ними.
Родриго обнял женщину и начал вынимать их оттуда языком. Ваноцца откинула голову: ей было приятно прикосновение полных губ кардинала, они возбуждали её.
Наконец Родриго извлёк последнюю conffetto под всеобщий восторг зрителей. Его губы были густо перемазан шоколадом. Он отёр их платком, извлечённым из рукава сутаны.
Родриго слизнул шоколад с груди чаровницы, и впился ей в губы. Поцелуй получился страстным и долгим. Кардинал, сам того не ожидая, возжелал Ваноццу с дикой страстью, не церемонясь, он завалил её на бархатные подушки, разбросанные для подобных утех под деревьями, где уже несколько пар предавались плотским наслаждениям.
Каллист поднялся со своего кресла, стоящего в густой тени деревьев. Его всегда восхищала мужская сила племянника. Вот и сейчас старый понтифик дрожал от восторга, наблюдая, как Родриго обладает женщиной, доводя её своей силой до исступления.
Каллист приблизился к любовникам.
– Браво, мой мальчик! Как ты силён! Ну, покажи мне, на что ты ещё способен!
Родриго скинул с себя сутану, сорвал платье с Ваноцци, перевернул её вниз животом и вошёл в неё сзади.
– О-о! – протянул Каллист.
Его лицо покрылось испариной, он пожирал глазами, как Родриго в животной позе берёт fornicatore снова и снова. Каллиста затрясло, так, что Родриго и всем остальным стало страшно.
К понтифику подбежал кардинал, его сутана была расстегнута на уровне паха, откуда бесстыдно свисали мужские достоинства.
– Вам плохо, Ваше Святейшество?
– Нет! Мне хорошо! И я хочу насладиться последними моментами своей жизни! Fugit irreparabite tempus![6] – почти покричал он, смотря на кардинала дикими расширенными глазами. – Я хочу, чтобы вы продолжали! Все как один! И у меня на глазах!
Каллист зашёлся кашлем и упал. Кардинал, стоящий перед Его Святейшеством с неприкрытым vergogna[7], растерялся: Каллист хрипел, его тело сотрясали предсмертные судороги.
Fornicatores перепугались, похватали свои одежды и кинулись врассыпную. Перед испускающим дух понтификом остались лишь полуголые священнослужители. Папа Каллист III умер без покаяния.
* * *
Ваноцца уже почти дошла до piccolo via[8] Пиццо-ди-Мерло, где находился дом её отца – художника Якопо Пинктори, зарабатывающего на жизнь тем, что целыми днями он проводил, слоняясь по Риму, пытаясь запечатлеть образ какой-либо знатной мадонны, садящейся в карету: он мгновенно схватывал пропорции, овал и черты лица.
Затем Пинктори заканчивал рисунок и отправлялся к тому самому богатому дому, дабы попытаться его продать. Общаться, как правило, приходилось со слугами. Они брали рисунок, показывали своей матроне и та, видя себя несколько преукращенной, соглашалась его купить за пару серебряных монет. Этих денег хватало Пинктори на удовлетворение личных потребностей. О дочери Ваноцци и не думал: считал, что её содержание – дело мужа, Гвидо Катанеи, кстати, тоже художника, целыми днями проводящего в пьянстве.
Ваноцца была предоставлена сама себе, и ей ничего не оставалось делать, как продавать своё красивое тело. Но мечталось совсем об ином – найти богатого любовника и с его помощью выбраться из нищеты.
Неожиданно, кто-то подхватил её под руку. Ваноцца очнулась от мыслей: перед ней стоял красивый мужчина в чёрном бархатном камзоле, расшитом серебром. Он левой рукой опирался на изящную трость из красного дерева с серебряным наболдажником в виде змеи. Девушка заметила на его указательном пальце кроваво-красный рубин.
– Signorina[9]! Что вам угодно? – поклонилась она.
