Саня почти кричал. Бдительные старухи на лавочке у ближайшего подъезда навострили сморщенные ушки. Знакомая картина, и старушки кажутся знакомыми. Бесперебойный поставщик информации. Иногда – полезной. Далеко, где-то над старыми терриконами закрытых шахт, ворчливо забормотал гром.
– Саша, – начал участковый.
– После второго убийства Ветрова помогать нам отказалась. Наотрез, – перебил Коростылев. – Боится. Что-то знает и боится. Потому на тебя и набросилась. Подумала, что ты ее уговаривать пришел…
Он сбился и замолчал.
«Правильно подумала, – заключил про себя Старшинов. – Или просто почувствовала…»
«Ведьма!» – прозвучал в голове скрипучий вопль Сумеренковой, тут же припомнился и застарелый страх алкашей перед соседкой, страх, насквозь провонявший табачным дымом, скисшими продуктами и вчерашней попойкой. Дела-а-а, до чего дошло.
– Саша, – сказал он вслух, неуверенно улыбаясь, – это же бред полный. Привлекать к розыску… колдунью.
Коростылев тоже поднялся, плечи опустились.
– Жизнь теперь такая, – сказал он и щелчком отбросил окурок. – Хоть черта привлекай, лишь бы показатели были красивые. Начальник у меня ножонками сучит. Ему областные командиры комиссией пригрозили и служебным несоответствием. Меня так он просто пережевывает, а скоро и выплюнет. Так поговоришь с ней? Ты умеешь с людьми…
Он смотрел безучастно, уже настроившись на отказ, глаза потускнели, белки с желтизной. Эх, паря…
– Попробую, – вырвалось у Старшинова раньше, чем его несговорчивый и методичный милицейский разум выудил из памяти и примерил на себя видение гоголевского Остапа перед Пузатым Пацюком. С галушкой во рту и подбородком, перемазанным сметаной.
Он не любил откладывать дела и разговоры. Тем более трудные, неприятные или… нелепые. Поэтому, недолго думая, из горотдела отправился прямо на Домаровского через Ипатьевскую рощу, напрямик. Ветер, что нес на плечах грозу, усиливался и подталкивал в спину. Он сделался прохладным и влажным, словно уже напитался дождем, но вздымал пыль с пересохших тропинок яростно и легко, гоняя колкую взвесь по улицам и здесь, между гнущихся деревьев. Его упругие волны с хряском ломились в редкий кустарник, трясли ветки тополей и старых лип, трепали тонкую отслоившуюся бересту на березах, то уныло посвистывая, то тяжело стеная в сухих расщепах старых, неубранных коммунальщиками стволов. Лишь сгустившаяся мгла под набрякшим небом стояла здесь неподвижно и плотно. Ей было наплевать на ветер, редкие всполохи вдалеке и глухие раскаты.
Старшинов шел, опустив голову и нахмурившись. Среди мятущихся ветвей и листьев, полегшей травы, среди сырых и мрачных теней в глубине зарослей он больше чем когда-либо походил на медведя. Грузная фигура с покатыми плечами. Валкая, тяжелая поступь – носы форменных туфель чуть внутрь, косолапо. Угрюмая целеустремленность в наклоне корпуса, слегка вперед, словно в постоянной готовности броситься, проломить, продавить.
Поймав торопливо-испуганный взгляд не по погоде задержавшейся в роще мамаши с детской коляской, он вдруг словно увидел себя со стороны и чуть расслабился. Предстоящий разговор тяготил его. Дело даже не в абсурдности ситуации – чего-чего, а абсурда в работе всегда хватало, – но такого с ним еще не случалось. Уж лучше бы он еще раз послушал Сумеренкову про папиросы. Хоть посмеялся бы…
Стоп!
Участковый остановился. Сдвинул на затылок фуражку, упер кулаки в бока и постоял так несколько минут, слегка покачиваясь с пятки на носок.
А не разыграл ли его Саня?!
Фу-у-х! Старшинов даже хохотнул. Нет, правда!
Штука в том, что пару лет назад одна дамочка на его участке, у которой было не все в порядке с головой, повадилась писать заявления на соседей, мол, те хотят ее убить, пуская лучи смерти через стены или ядовитый газ в вентиляцию. Бумаги она составляла грамотно, не косноязычно, прямо в опорном пункте, изредка посматривая на участкового тревожно-выпуклыми влажными глазами коровы на бойне. Старшинов быстро выяснил, что гражданка состоит на учете в психдиспансере, но общественной угрозы не представляет и никакого судебного решения о признании ее недееспособной в природе не существует. «Вы не беспокойтесь, – говорил психиатр тихим, улыбающимся голосом, изредка касаясь локтя милиционера белой и мягкой, словно гриб, рукой, – небольшой рецидив на фоне давнего нервного расстройства, связанного с гибелью мужа в шахте. Никакого сумасшествия. Терапия несложная и такие состояния снимает быстро…»
Все это, конечно, было замечательно, но что делать с заявлениями дееспособной гражданки, надлежащим образом принятыми и зарегистрированными?
«Только я вас очень попрошу, – доктор вцепился-таки в локоть участкового, – не вздумайте отказывать ей в приеме заявлений. Это может усилить тревожные состояния и снизить эффект от лекарств. Таблетки таблетками, но главное в терапии – убедить пациента в безосновательности страхов, развенчать их в самом его сознании. Родственники поддержат ее, но и вы не должны уклоняться. Вы – власть и защита от преступных посягательств, понимаете? Первая инстанция! Кроме того, она ведь может и поинтересоваться в вашем управлении о предпринятых вами шагах…»
Зашибись! Старшинов едва не брякнул тогда что-нибудь вроде «Врачу – исцелись сам», но поспешил удрать, словно ему вот-вот грозило остаться в психушке самому.
Впрочем, бегство не помогло. Никогда не помогает.
За четыре месяца Старшинов принял от гражданки Н. двенадцать заявлений. Чин-чинарем, как положено. И отписываться по этим заявам пришлось официально, без дураков. Бумага, как известно, не краснеет. Ей все едино: что пьяный дебош, что инопланетяне, что поручик Киже. И ножками пришлось потопать, и с соседями гражданки Н. общаться – пояснять ситуацию, – и с самой Н. неоднократно, и даже с добрым доктором (попробуйте без специальных знаний бороться с навязчивыми состояниями, не потакая им, но вынужденно предпринимая официальные шаги по внешним проявлениям, так чтобы эти шаги производили терапевтический эффект) – жуть!
Через месяц после начала эпопеи в райотделе только ленивый не цитировал отчеты Старшинова о мерах противодействия лучам смерти или эффективным способам борьбы против инопланетных отравляющих газов. Проходу не давали. Добрый доктор тоже оказался непрост и, заручившись поддержкой облздравотдела, напрямую обратился к городскому руководству МВД: «Интереснейший случай комплексной терапии! Право – и здравоохранительные органы на службе народа, рука об руку». Смычка, блин, между городом и деревней! Но времена наступали придурковатые, и не такие комбинации проходили.
