Я бросился к выходу, чтобы загородить дорогу, но только тронул дверь, как почувствовал на плече прикосновение огромной руки, закованной в железную перчатку; она потрясла меня со страшной силой и опрокинула на порог. Там пролежал я без чувств до следующего утра, там и нашли меня слуги. Придя себя, я вспомнил, что, когда упал, до меня смутно доносились гул тяжелых шагов и перезвон шпор и что мало-помалу они удалились и затихли.
Едва тюремщик закончил свой рассказ, воцарилось глубокое молчание, за которым последовал взрыв жалоб, криков и угроз.
Миролюбивым поселянам стоило большого труда уговорить других, ибо почти все требовали смерти того, кто был причиной нового бедствия.
Наконец удалось усмирить волнение, и решили снова обрести латы. Это увенчалось успехом.
Через некоторое время латы очутились во власти местных жителей. Чудотворную молитву знали все, и, с помощью святого Варфоломея, дело оказалось нетрудным.
Но это было еще не все: оставалось латы удержать. Напрасно вешали их на виселицу, напрасно неусыпно стерегли, чтобы помешать разгуливать по свету. Их разобрали по частям, но стоило упасть на них хоть лучу света, как они мигом срастались и пускались в путь по горам и долам. Этому не было конца.
Тогда жители селения разделили между собою отдельные части лат, которые уже чуть ли не в сотый раз попали к ним в руки, и снова обратились к благочестивому отшельнику, просветившему их однажды советом, умоляя его решить, что же им делать.
Святой старец наложил на них покаяние, а сам удалился на три дня в скит, служивший ему убежищем. По прошествии этих дней он объявил, что дьявольские доспехи следует расплавить и выковать из них крест, добавив кое-что из утвари сегреского замка.
Так и сделали, но и тут не обошлось без ужасных чудес, исполнивших страха бедные души обитателей селения.
Когда куски лат бросили в огонь и они накалились докрасна, из печи раздались громкие стоны, словно железо было живое и ощущало боль. Целый сноп разноцветных искр кружился над огненными языками, а те трещали и изгибались, точно легион дьяволов, сидя на них верхом, тщился освободить своего властелина от жуткой пытки.
И странно, и страшно было смотреть, как раскаленные латы утрачивали мало-помалу свою форму и превращались в крест. Молоты били со страшным грохотом по наковальне, на которой двадцать сильных кузнецов ковали расплавленный металл, содрогавшийся и стонавший под их ударами.
Готовы были обе перекладины, и уже начинали выковывать древо, как вдруг раскаленная масса скорчилась, точно в чудовищной судороге, обвилась вокруг несчастных, которые тщетно старались освободиться из ее смертоносных объятий, и стиснула их, то извиваясь, как змея, то образуя зигзаг, подобно молнии.
Упорный труд, молитвы, святая вода и твердая вера победили наконец нечистую силу, и латы превратились в крест.
Этот самый крест вы видели сегодня; с ним связан черт, который и дал ему имя. Девушки не украшают его ирисами весной; пастухи не снимают шапок, проходя мимо; старики не преклоняют перед ним колен. Духовенство едва удержало молодых крестьян, намеревавшихся побить крест каменьями.
Господь глух к молитвам, которые воссылаются к Нему близ этого креста. Зимой стаи волков собираются под деревом, осеняющим его, и отсюда нападают на стада; тут же разбойники поджидают путников, коих хоронят у подножия креста, когда убьют. А если разражается гроза, молния изменяет свой путь, чтобы ударить в его вершину и разбить постамент.
(Толедская легенда) (перевод А. Миролюбовой) I
Король Кастилии, отправляясь в поход против мавров, скликал на борьбу с врагами истинной веры цвет своей знати. С обычно тихих улиц Толедо[34] день и ночь доносились воинственный бой барабанов и пение горна; не проходило и часа, чтобы у городских ворот — воздвигнутой еще маврами Бисагры, или Камброна, или у въезда на старинный мост Святого Мартина — не слышались крики охрипших стражников, возвещавших о прибытии очередного рыцаря, который, под своим стягом и в сопровождении конных и пеших ратников, спешил примкнуть к кастильскому воинству.
Пока собирались королевские полки, готовые выступить на границу, в городе не прекращались народные гулянья, пышные пиры и блестящие турниры, а накануне того дня, который его величество заранее назначил для начала похода, был устроен самый последний праздник: вместе с ним заканчивались увеселения.
В вечер праздника королевский замок являл собой необычное зрелище. На обширных его дворах вокруг огромных костров сновали пажи, пешие воины, арбалетчики и прочий мелкий люд; кто, готовясь к бою, чистил коней и оружие; кто встречал радостными криками или проклятиями неожиданные повороты неверной фортуны, воплощенной в стаканчике с костями; кто, слушая хуглара,[35] певшего под гусли романс о былых сражениях, подхватывал припев; кто покупал у паломников раковины, крестики и ленты, которыми они прикасались к мощам святого Иакова;[36] кто громко хохотал над выходками шута, одни разучивали на горне боевые сигналы своих сеньоров, другие рассказывали старинные истории о рыцарских подвигах и о делах любви или же толковали о недавно случившихся чудесах — весь этот адский, оглушительный шум попросту невозможно описать словами.
Над этим бушующим морем, над этой кузней войны, где молоты ударяли по наковальням, и напильники с визгом вгрызались в сталь, ржали кони, звучали нестройные голоса, взрывы хохота, обрывки мелодий и божба, время от времени пролетали под порывами благодатного ветерка далекие гармоничные аккорды праздничной музыки.
Праздник проходил в залах замка, расположенного за вторым кольцом городских стен, и тоже представлял собой примечательное зрелище — не столь фантастическое и причудливое, но более ослепительное в своем великолепии.
На широких галереях — их стройные колонны и резные, легкие, будто кружево, стрельчатые арки запутанным лабиринтом терялись вдали, в просторных залах, где на шпалерах были яркими, разноцветными шелками и золотом вытканы сцены любовные, охотничьи и военные, а рядом красовались боевые трофеи, мечи и щиты, искрившиеся в потоках мерцающего света от неисчислимых ламп и канделябров, бронзовых, серебряных, золотых, свисавших с высоких сводов, крепившихся прямо к стенам, между массивных каменных плит, — всюду парили легкими облачками сонмы прекрасных дам. Богатые платья расшиты золотом; локоны стянуты жемчужной сеткой; рубины пламенеют на груди; пучки перьев, скрепленные кольцом из слоновой кости, свисают с запястий; белоснежные кружева ласкают ланиты — а вокруг колышется веселая толпа кавалеров: бархатные перевязи, парчовые туники, шелковые чулки, сафьяновые сапожки, короткие накидки с капюшоном, кинжалы с филигранной рукоятью и остро наточенные шпаги, вороненые, тонкие, легкие.
